Форум » Театр Вахтангова » Интервью. Из настоящего и прошлого . » Ответить
Интервью. Из настоящего и прошлого .
респект: http://www.vakhtangov.ru/
Ответов - 134, стр:
1 2 3 4 All
респект: http://www.vakhtangov.ru/mediabox/interview/press/22874 17 марта 2010 Комсомольская правда Вячеслав Шалевич: Мужчины подчинялись Юлии Борисовой, как Клеопатре. Елена Стрельникова. Принцесса Турандот, Настасья Филипповна, госпожа Миллионерша, посол Советского Союза, Клеопатра, Лика Мизинова, Кручинина — это не просто образы, созданные Борисовой в театре и кино, это образцы искусства. Вячеслав Шалевич — один из близких людей Юлии Борисовой. Они много лет вместе выходят на сцену. С ним мы и поговорили об имениннице. — Во-первых, это не простая артистка, а великая, — сразу заявил Вячеслав Анатольевич. — И великолепная партнерша. — А в чем это выражается? — Она влюбляется в партнера и своей страстью, которой невозможно противиться, доводит его до уровня своего мастерства. Это я испытывал много раз. То же самое было и с Ульяновым, и с Яковлевым, и с Лановым… — А как вы это ощущали? Ответно в нее влюблялись? Я пересматривала телеспектакль «Антоний и Клеопатра» и думаю, не влюбиться в нее было невозможно — так властна ее красота. — Я начал работу в театре с дебюта вместе с ней. И тогда, и в последнем спектакле «Без вины виноватые» тянулся до ее мастерства и никогда его не достигал. Она так играла, что ни одна актриса не жаждала после нее выходить — никто не смел даже завидовать ее таланту. — Влюбленность на сцене переходила у Юлии Константиновны в реальность? — Это сейчас у актеров все так просто. Но не у нее. В жизни она недосягаема и скорее по-царски не замечала поклонения и любила только мужа Исая Спектора (администратор Вахтанговского театра, умер в 1974 году. — Ред.). А я до сих пор влюблен в нее. После того как овдовела, она никого не впустила в свою жизнь, посвятив себя сыну, дочери, внукам, а теперь и правнукам. Юлия так трепетно над ними кружится! — Вячеслав Анатольевич, Юлия Борисова выйдет на сцену в юбилей? — Мы до сих пор вместе играем в «Без вины виноватые», но сегодня, в день ее рождения, спектакля не будет — у театра гастроли. Юбилей мы отметим 26-го: Юлия будет играть, а мы - ее чествовать в конце спектакля. ИЗ ДОСЬЕ «КП» Юлия Борисова родилась в Москве 17 марта 1925 года. Окончила театральное училище им. Щукина в 1949 году, но работать в Московском театре им. Вахтангова начала еще во время учебы, в 1947-м, и выступает на его сцене уже более 60 лет.
респект: http://www.vakhtangov.ru/mediabox/interview/press/22865 17 марта 2010 Издание: Газета Василий Лановой: «В наше время слово "звезда" по отношению к актеру употребляли только иронически». Ольга Романцова Актер Театра имени Вахтангова Василий Лановой по случаю юбилея актрисы Юлии Борисовой, его сценической партнерши на протяжении полувека, вспомнил в интервью GZT. RU лучшие моменты из их работы: как брали уроки от «вахтанговских стариков», как болели за хоккеистов вместе со зрителями прямо во время спектакля и многое другое. 17 марта празднует юбилей легендарная актриса Театра имени Вахтангова Юлия Константиновна Борисова. Юлия Борисова стала звездой Вахтанговского театра в 1950-е годы и помимо роли главной героини театрального и экранного «Идиота», Настасьи Филипповны, запомнилась как принцесса Турандот, Гелена в «Варшавской мелодии», Валя в «Иркутской истории», актриса Стела Патрик Кемпбел в спектакле «Милый лжец» и Елена Кручинина в спектакле «Без вины виноватые». Вместе с Василием Лановым, который рассказал о ней GZT. RU, Юлия Борисова играет на сцене уже больше 50 лет. Они сыграли Калафа и Турандот в спектакле «Принцесса Турандот», играли вместе спектаклях «Антоний и Клеопатра», «Милый лжец» и многих других. - Когда вы впервые увидели Юлию Константиновну на сцене? - Я первые увидел Юлечку в 1955 году, еще студентом первого курса театрального института имени Щукина. Весной все училище пригласили на просмотр спектакля «На золотом дне» по Мамину-Сибиряку. В нем фантастически играли Юлия Борисова, Михаил Ульянов, великие старики Вахтанговского театра. Обычно все студенты-первокурсники актерского факультета считают себя гениями, поэтому мы поначалу были настроены очень скептически: «Давайте, покажите, посмотрим!» До сих пор помню, каким праздником стал для нас этот спектакль. После его окончания мы собрались в училище, разговаривали, вместе вспоминали спектакль. Весь наш снобизм исчез: мы поняли, что рядом с этими великими актерами мы - пигмеи. В этом спектакле Юлия Константиновна играла Анисью Молокову, эта роль стала для нее первой настоящей актерской удачей. Спектакль получился феноменальный, и героиню Юлии Константиновны было невозможно забыть. Уже тогда проявилось замечательное свойство ее таланта: когда Юлия Константиновна выходила на сцену, от нее нельзя было оторвать глаз. Не потому, что она была красива. В ее таланте есть необычайное внутреннее притяжение. Даже если на сцене два или три актера, глаз невольно останавливается на ней. Наши сегодняшние эстрадницы и эстрадники и так называемые звезды понятия не имеют, что это такое. Вышел человек два-три раза на сцену и уже чувствует себя «звездой», ставит всем условия и так далее. В наше время слово «звезда» по отношению к актеру употребляли только в ироническом смысле. Могли кого-нибудь назвать не «звезда», а «звездун». Поэтому, когда сейчас начинается очередная «звездная шумиха», смотреть на это просто смешно. - Вы потом пересматривали спектакль «На золотом дне»? - Я смотрел его раз двадцать. Как замечательно там играл Николай Гриценко! В одной из сцен он, гоняясь за адвокатом, забирался под диван. У дивана были высокие ножки, прикрытые занавесочкой, и там можно было спрятаться. Как-то Гриценко залез под диван, и я вижу, что он никак не вылезает и что-то под диваном делает. Оказалось, что у него отлетел наклеенный нос. Гриценко долго искал его в темноте, нашел и пытался приклеить, но не получилось. Тогда он вылез наружу и в сердцах запустил этим носом в адвоката. - В те годы Борисова много играла в театре? - У нее практически каждый год были новые работы: в 1956 году — спектакль «Одна», в котором она играла с Людмилой Алексеевной Пашковой, в 1957-м — спектакль «Две сестры» с Людмилой Целиковской, в котором Юлечка играла молоденькую девушку, лет 13-14. Она как самолет на взлете набирала высоту, чтобы в 1958 году сыграть Настасью Филипповну в «Идиоте». Я играл в этом спектакле в массовке и всегда получал удовольствие, наблюдая за Юлей. Видел, что каждый раз она играет с предельной эмоциональной отдачей, не давая себе никаких послаблений. - Настасью Филипповну не раз играли в театре, кино и на телевидении. Что отличало героиню Борисовой? - Она играла человека чистой души, нравственного, чистого, цельного. Она часто играла таких героинь. Во многих случаях Юлия Константиновна их оправдывала, находя объяснение даже их неблаговидным поступкам. По-моему, это правильно: даже играя негодяя, актеру надо его обязательно оправдать. - Вот, например, вы играли Цезаря в трагедии Шекспира «Антоний и Клеопатра» властолюбцем и ужасным эгоистом. Как оправдать эти качества? - Цезарь считал, что его поступки необходимы для мощи римской державы. И был уверен, что высокая цель оправдывает средства. Кстати, в недавней истории нашего государства не раз бывало, что людям прощали ошибки, которые в конечном итоге приводили к укреплению нашей державы. В истории человечества такое тоже бывало не раз. - Клеопатра в этом спектакле была его врагом. Борисова играла ее прежде всего женщиной или царицей, государственным деятелем? - В этой роли Юлия Константиновна была удивительно красива и женственна. Но она была не только женщиной — прежде всего она была царицей. Кстати, Клеопатра в этом спектакле была гораздо умнее Антония. Интереснее всего было играть сцену, когда Цезарь пытался переманить Клеопатру на свою сторону. - Но ведь актеру не всегда удается играть Шекспира. И вам, и Борисовой приходилось играть в пьесах советских авторов. Она относилась к этим пьесам так же, как к Шекспиру? - Актер — живой человек, и конечно, ему не все равно, играть плохую или хорошую драматургию. Но Юлия Константиновна понимала, что у нее есть обязанности перед театром. В этом смысле она — абсолютно подчиненный театру человек. Нужно было играть «Конармию» — играла, нужно было играть «Стряпуху» — играла. Кстати, в то время даже пьесы и сценарии, считавшиеся средними, были гораздо лучше написаны, чем то, что пишут сейчас. Например, я отказываюсь сниматься во многих сериалах из-за очень слабой драматургии. Ведь я играл классику, советскую классику. Литературный уровень сценариев детективов «Петровка,38» и «Огарева, 6» тоже был гораздо выше. Конечно, пьесу «Стряпуха» нельзя отнести к великой драматургии. Это была скорее типичная колхозная комедия. Но Рубен Николаевич Симонов бросил на этот спектакль потрясающий актерский состав — Юлию Борисову, Михаила Ульянова, Юрия Яковлева, Бориса Плотникова, Николая Гриценко, Людмилу Максакову, только начавшую играть в театре. Как они замечательно фантазировали на сцене, как импровизировали, хулиганили! К примеру, Плотников, игравший сторожа на бахче, все время носил под мышкой громадный арбуз. Волей-неволей возникала мысль: что он так к этому арбузу привязался? В один из моментов его герой, разгневавшись, хватал этот арбуз и бросал его на пол. А арбуз подскакивал, падал, опять подскакивал… Это был разрисованный мяч. - Две важные вехи и в истории театра — версии спектакля «Принцесса Турандот», поставленные Евгением Вахтанговым и Рубеном Симоновым соответственно в 1922 и 1963 годах. Вы сыграли у Симонова Калафа, а Юлия Константиновна — Турандот. Почему Симонов решил восстановить «Турандот»? - Рубен Николаевич сказал нам, что в театре есть актеры, которые могут играть Турандот, Калафа, Адельму, маски, и что пора начать работу над спектаклем. - С вами занимались актеры, репетировавшие «Турандот» с Вахтанговым? О чем они вам рассказывали? - Со мной занимался Лев Моисеевич Толчанов, который играл Бараха — друга и воспитателя Калафа. С Юлей занималась Цецилия Львовна Мансурова, игравшая Турандот; с Людмилой Максаковой, игравшей Адельму, — Анна Алексеевна Орочко. Старики рассказывали нам о специфике вахтанговского театрального направления. - Чему конкретно они учили вас? - Они говорили, что Вахтангов хотел, чтобы главные герои — Турандот, Калаф, Адельма — играли всерьез, но при этом добивался от актеров немного иронического отношения к своим образам. Например, Калаф в спектакле узнавал, что принцесса решила его обмануть, в тот момент, когда он взял в руку туфлю, собираясь ее надеть. Играя на полном серьезе фрагмент, начинавшийся фразой: «О, Турандот, как я хотел бы душу вам открыть!» — мой Калаф лупил себя в грудь этой туфлей. А исполнители ролей масок — Тартальи, Панталоне, Труффальдино и Бригеллы — позволяли себе полную свободу. Как-то раз «Принцессу Турандот» играли в тот день, когда хоккейная команда СССР встречалась с канадской. Вся страна ждала, кто победит. Когда наши забили год, Юрий Яковлев, игравший Панталоне, вышел на сцену, держа свою палку как клюшку, и объявил: «Один ноль в нашу пользу». Зал буквально взорвался от восторга. А Яковлев добавил: «Осталось десять минут до конца. Сообщу». Когда наша команда выиграла, он вышел на сцену и закричал «ура», и зал встал и тоже закричал «ура». Зрители сразу поняли, что наша команда разгромила канадцев. Обычно мы находили общий язык с любым залом. Помню, как мы играли спектакль в Австрии. В зале сидели мужчины во фраках, дамы в мехах, высокомерные, наглые и снисходительно на нас смотрели: давайте, развлекайте. Знаете, что было в конце спектакля? Дамы срывали с плеч лис и меха, махали ими в воздухе и кричали от восторга. Так было почти во всех странах. Юлия Константиновна замечательно играла Турандот: ее принцесса была невероятно красивой, обаятельной, капризной, а в конце спектакля — нежной и женственной, как сама любовь. - Борисова — хороший партнер? - Она — редкий партнер. Например, однажды мы закрывали сезон «Принцессой Турандот» и у меня почти пропал голос. Мой дублер уже куда-то уехал, и я решил, что буду играть: не отменять же спектакль! Играл хриплым, тихим голосом. Знаете, что сделала Юлия Константиновна в первой же нашей совместной сцене? Она стала говорить так же тихо, как я. Юлия Константиновна всегда помогала своим партнерам. И каждый спектакль «Принцессы Турандот», который мы играли 20 лет, был для меня великим счастьем. - Вы с Борисовой очень часто играли влюбленных. Какие должны быть отношения с актрисой, если играешь с ней такие роли? - Чтобы хорошо сыграть влюбленного, надо просто быть актером. Мой Цезарь ненавидел ее Клеопатру лютой ненавистью. Но это не мешало нам с Юлией Константиновной дружить. Она — замечательный и самый надежный в мире друг, замечательная женщина и великая ценность для театра имени Вахтангова. Жизнь Юлии Константиновны — это урок настоящего служения театру, урок, редкий по красоте и мощи, за что мы ее всегда благодарим. - А правда, что спектакль «Милый лжец», в котором вы играли драматурга Бернарда Шоу, а Борисова — актрису Стелу Патрик Кемпбел, закрыли из-за проблем с нарушением авторских прав? - Да. Это случилось, когда была война в Южной Осетии, и грузин поставили на место. Агентство, ведающее правами автора пьесы «Милый лжец» Джерома Килти, находится в Америке. Американцы решили наказать россиян за то, что те раздолбали грузин, и направили в российское Министерство культуры письмо с запретом играть пьесы Килти в России. Наш спектакль был единственным, поэтому письмо передали нам. Мы написали американцам, что пьесу «Милый лжец» играют два старейших актера театра, что мы играем ее уже 14 лет. Знаете, что они нам написали? Посоветовали играть другие пьесы и прислали список. Мы им ответили, что в таком случае будем добиваться запрета в Америке пьес Чехова, музыки Чайковского и другой русской классики. Помню, когда я рассказывал об этом на заседании Общественной палаты, все просто встали на дыбы. Но ничего не помогло. Юлия Константиновна была очень расстроена, ведь она играла всего два спектакля — «Без вины виноватые» и «Милый лжец». Когда мы репетировали эту пьесу, Юлия Константиновна заболела, а у меня надвигался юбилей. И она из больницы позвонила мне и сказала: «Василий, может быть ты возьмешь другую актрису? Неизвестно, когда я выйду из больницы, а у тебя юбилей через два месяца. Введи кого-нибудь другого, я не обижусь». Тогда я написал ей письмо: «Юлия Константиновна, даже если юбилей будет отодвинут на год, ничего не изменится. Я жду, и, ради Бога, не думайте об этом. Выздоравливайте». Она сказала, что после этого письма очень быстро выздоровела. У нас замечательные дружеские отношения, я знаю ее семью и внука Сашу и двух правнуков. - Правнуки Юлии Борисовой тоже хотят стать актерами? - Они еще не доросли до того, чтобы выбирать профессию. Александр, ее внук, актером не стал. Юлия Константиновна этого не хотела. Мы с Ириной Купченко тоже этого не хотели и не пустили наших сыновей в театр. Слишком сильно жизнь каждого актера напоминает лотерею. Александр сейчас работает в МИДе, а правнуки пока растут и доставляют Юлии Константиновне немало поводов для радости и для ее восхищенного восприятия мира.
респект: http://www.vakhtangov.ru/mediabox/interview/press/22960 8 ноября 2010 Владимир Иванов: «То, что было вчера прекрасно и замечательно, сегодня не представляет интереса для публики!» Евгений Кудряц Имя театрального режиссёра и педагога Владимира Иванова тесно связано с театром имени Вахтангова и театральным училищем имени Щукина. Сегодня в беседе с нашим корреспондентом Владимир Владимирович обсуждает проблемы современного российского театра. — Владимир Владимирович, если применять спортивную терминологию, то Вы - тренер, который раньше был игроком, т. к. до работы режиссёром вы являлись актёром. Знание профессии актёра изнутри Вам помогает в работе? — Я безусловно был актёром и окончил щукинское училище и долгое время работал в вахтанговском театре в качестве актёра, а потом стал ставить спектакли, и сейчас в репертуаре театра имени Вахтангова идут несколько моих спектаклей — «Дядюшкин сон» с Владимиром Абрамовичем Этушем и Марией Арновой, которая была моей студенткой, потому что я ещё и преподаю в театральном училище имени Щукина, я - профессор кафедры актёрского мастерства, так что я - режиссёр актёрский, — и потому, что сам был актёром и потому, что считаю самым главным достижением, когда артисты хорошо играют! — В 90-е годы Вы завершили актёрскую карьеру. Трудно ли было психологически принять это решение? — Нет, совсем нетрудно потому что я к этому времени в училище занимался выпуском дипломных спектаклей со своими студентами, (в этом году я уже набрал свой четвёртый курс), — это была учебная режиссура, которой я уделял много времени, поэтому у меня не было трагедии в том, что моя актёрская карьера закончилась, и что же мне теперь делать? — Вы только что упоминали свою педагогическую деятельность, я хотел задать следующий вопрос на эту тему. Всем известно, как проходят вступительные экзамены в театральные ВУЗы, а можно ещё на начальном этапе на первом курсе уже определить перспективность и творческий потенциал того или иного студента? Были такие случаи, когда малоперспективные на первый взгляд студенты Вас удивляли? — Естественно, это же - очень сложный процесс становления человека. Я всегда говорю своим студентам: «В том, что у вас есть дарование — вашей заслуги нет, потому что это — дар Божий. В том, что у вас такие замечательные данные, тоже вашей заслуги нет, — это постарались мама с папой. А вот как вы с этим богатством, которое вам досталось, обойдётесь и как вы его сможете реализовать, — зависит только от вас!» И часто бывает так, что эта способность к самореализации играет огромную роль, иногда даже и бо?льшую, чем то дарование, которое отпущено человеку, и это тоже влияет на то, каким артист будет в конечном итоге, хотя, конечно, когда набирается курс, всё таки есть отличие между людьми, которые одарены и обладающими данными, чтобы заниматься этой профессией и теми, кто одарены меньше. Как дальше всё будет развиваться — покажет время! — Чтобы не быть голословным, я вам приведу всего два примера из числа Ваших учеников. Вы уже упоминали Марию Аронову, а из более молодых артистов я бы хотел назвать Нонну Гришаеву и Александра Олешко. Когда они у Вас учились, Вы предполагали, что они будут так блистать? — Дело в том, что они учились на разных курсах. Нонна училась на том курсе, где были Маша Аронова, Аня Дубровская, Паша Сафонов, Володя Епифанцев, Кирилл Пирогов. Это — очень известные сейчас актёры, реализованные и любимые зрителями. А Саша Олешко со следующего курса. Так сложилось волею обстоятельств, что они с Нонной сейчас вместе много работают. Они вместе играли в спектакле «Мадемуазель Нитуш», который шёл и сейчас идёт в вахтанговском театре, только ни Саша, ни Нонна в нём уже не играют. Нонна досталась мне, что называется, «по наследству»: я её не отбирал, просто она училась на предыдущем курсе, по болезни осталась на второй год и пришла ко мне на курс, а вот Сашу отбирал я. Конечно, они — одарённые люди, и было понятно, что от них можно многое ожидать! — Вы являетесь режиссёром театра им. Евг. Вахтангова. Насколько сегодня, в наше непростое время, этот театр сохраняет великие традиции, или чем-то приходится всё таки жертвовать? — Искусство театра существует во времени, больше, чем какая-либо творческая деятельность человека, поэтому либо то, что происходит на сценической площадке, находит сегодня непосредственный отклик в зрительном зале, тогда — всё в порядке, либо — нет! Ведь ты никому никогда не докажешь, что это — хорошо. Человек, к примеру, написал картину, она никому не приглянулась, но прошло сто лет, на каком-то пыльном чердаке её нашли и продали за колоссальные деньги, потому что, как оказалось, художник заглянул в будущее. Так же может быть и с литературой, и с музыкальными произведениями, и со скульптурой. А с театром так не получается: либо сегодня — да, либо потом никому ничего не расскажешь! Естественно, меняется время, которое диктует свои законы, и то, что было вчера прекрасно и замечательно, сегодня не представляет интереса для публики! Есть понятие «традиции», есть какие-то корни, которые существуют и характеризуют политику театра, но время чрезвычайно сильно влияет на лицо театра и определяет его. — Современная российская антреприза — относительно новый вид театральной деятельности, который сейчас очень распространён в России. Вы являетесь режиссёром одного из таких постановок. В чём заключается специфика антрепризного театра? — Надо сказать, что антреприза за время своего существования в новой России сильно изменилась. Она стал более требовательна к тому, что на делает, затратность постановочных средств теперь намного выше, чем было раньше, и в антрепризу в последнее время пришло большое количество очень хороших артистов. Антреприза хороша тем, что можно собрать чрезвычайно мощную актёрскую команду, потому что, когда ты работаешь в театре, то ты ограничен теми возможностями труппы, которую тебе предоставляют, и в редких случаях можно в спектакль какого-либо репертуарного театра пригласить человека «со стороны». Что же касается антрепризы, то тут действительно можно собрать мощнейшую команду и сделать то, что часто невозможно в этом смысле сделать в репертуарном театре. — Вы являетесь режиссёром антрепризного спектакль «Будьте здоровы, месье!». Это — комедия-фарс по пьесе французского драматурга Пьера Шено. Чем был обусловлен выбор автора, пьесы и жанра? — Дело в том, что этот спектакль когда-то шёл в вахтанговском театре. В своё время его поставил замечательный вахтанговский режиссёр и вообще одна из знаковых фигур в истории театра имени Вахтангова Владимир Георгиевич Шлезингер (1922-1986). Это была его работа, он принёс эту пьесу в театр, и со своим товарищем еще по детскому саду — Владимиром Абрамовичем Этушем — задумал этот спектакль и стал над ним работать. Я тоже был занят в данной постановке, играл одну из ролей и участвовал в его премьере. Это был легендарный спектакль, который в течение 20 лет почти 600 раз прошёл на сцене вахтанговского театра. Но время поменялось, Владимир Абрамович в какой-то момент понял, что дальше ему очень сложно играть эту роль, потому что она очень энергетически затратная и требует очень мощного физического существования на сцене, — это комедия, порою даже гротескная. В этой роли его сменил Вячеслав Анатольевич Шалевич, который тоже долгое время играл в этом спектакле, а потом, как это бывает, спектакль начал разваливаться, так как свою жизнь уже прожил, а так как он был чрезвычайно интересен, и пьеса очень заманчива, и существующие в ней коллизии, то продюсер Валерий Пономаренко, которому принадлежит театр «Миллениум», решил сохранить этот спектакль: выкупил у наследников драматурга авторские права и обратился ко мне, как к человеку, который играл в этом спектакле, и как к достаточно известному режиссёру. Владимир Георгиевич Шлезингер был не только режиссёром вахтанговского театра, но одним из моих учителей по щукинскому училищу. Этот человек привёл меня в педагогику и в своё время пригласил преподавать в училище имени Щукина, когда я был ещё молодым актёром. Я нежнейшим образом относился к нему и его памяти и я сказал Валерию Карловичу (Пономаренко, прим. автора), что я это сделаю, чтобы спектакль моего учителя Владимира Георгиевича жил дальше. Я адаптировал этот спектакль к новым условиям и совершенно новому составу, но в основе это — то воспоминание об учителе, которое долгое время жило в вахтанговском театре! — Вы говорили, что одним из преимуществ антрепризы является то, что можно собрать мощный актёрский состав. Судя по Вашему спектаклю, это Вам удалось! Вы уже упоминали Вячеслава Шалевича. Я могу добавить имена Алексея Гуськова, Лидии Вележевой, Алы Роговцевой и молодого актёра Дениса Матросова. Трудно ли было их собрать вместе? — Это, естественно, один из сложных вопросов. Могу Вам сказать, что буквально вчера я виделся с Александром Анатольевичем Ширвиндтом и поинтересовался: «Как дела?», на что он мне ответил: "Ужас и кошмар! Невозможно собрать НИ-КО-ГО! Кто-то снимается, кто-то гастролирует, кто-то — на телевидении, кто — в кино. Все носятся, как угорелые, у всех есть огромное количество работы «на стороне», поэтому репетиции идут «через пень-колоду!» Это происходит в репертуарном театре — в театре Сатиры, которым руководит Александр Анатольевич. А что же сказать об антрепризе? Очень часто для людей, которые за неё берутся, это — возможность для самовыражения. Вы назвали Алексея Гуськова. Он занимается кинематографом, очень много снимается и очень ангажированный, замечательно работающий, артист, но очень скучающий по театру. Когда ему предложили использовать эту возможность — участвовать в таком спектакле, то он с радостью за неё ухватился. Мало того, буквально в начале ноября я начинаю работу над новой постановкой в вахтанговском театре. Это пьеса Горького «Зыковы», где в качестве главного исполнителя Антипы Зыкова приглашён Алексей Гуськов. Он с огромной радостью согласился и раздвинул свои съёмочные проекты с тем, чтобы репетировать и выпустить этот спектакль. Это — очень манкая для актёра возможность оказаться в новой творческой ситуации, с новыми партнёрами, как правило, в очень сжатые сроки выпустить спектакль и потом его «эксплуатировать»! Спектакль «Будьте здоровы, месье!» в новой редакции существует уже 3 года.
респект: http://www.vakhtangov.ru/mediabox/interview/press/23039 11 января 2010 Известия http://izvestia.ru/news/357700 Сергей Маковецкий: Чехов сам выбирает, кому нравиться. Марина Вашукова. Недавно Сергей Маковецкий сыграл Войницкого в «Дяде Ване» Римаса Туманиса. Спектакль, вышедший на сцене Театра им. Вахтангова, стал одной из самых обсуждаемых премьер в Москве. Но в актерском багаже, да и в душе самого Маковецкого вот уже более десяти лет есть и другая очень важная для него чеховская роль — Андрей Коврин из «Черного монаха». О Чехове в своей жизни Сергей Маковецкий специально для «Известий» рассказал Марине Вашуковой. известия: Может ли актер считать себя состоявшимся, если у него нет чеховских ролей? Сергей Маковецкий: Наверняка бывают судьбы актерские, в которых нет Чехова. Я бы не сказал, что эти актеры несчастны. Можно вспомнить гениальную фразу Фаины Раневской в ответ на чью-то реплику, что Мона Лиза «не производит впечатления». «Эта дама уже сама может выбирать, на кого ей производить впечатление». Не исключено, что Антон Павлович тоже выбирает. Так же как, например, Булгаков. Я не верю в мистику, вернее, не хочу в нее погружаться, но наверняка что-то присутствует рядышком с таким произведением, как «Мастер и Маргарита». Давайте так будем говорить: они сами избирают актеров и режиссеров. и: Со временем как-то менялось ваше актерское ощущение Чехова? Маковецкий: Да. Я помню свою первую чеховскую роль в студенческие годы. У нас был дипломный спектакль по Чехову из нескольких рассказов. Я играл рассказ «Свидание, хотя и состоялось, но…». Прелестный рассказ, я до сих пор его играю, когда встречаюсь с публикой. Вообще люблю Чехова, читаю его с удовольствием. Но когда мы стали репетировать «Черного монаха» с Камой Гинкасом, где я играю Коврина, я взглянул на Чехова иначе. Вообще Гинкас удивительно знает Чехова и понимает его. Я убедился, что Антон Павлович — уникальный монтажер. Например, в «Черном монахе», когда Коврин уже просто издевается над Таней и ее отцом, повторяя «Я - Ирод, а ты и твой папенька — египетские младенцы», Чехов пишет: «Его лицо показалось Тане некрасивым и неприятным… Ей захотелось сказать ему что-нибудь обидное, но тотчас же она поймала себя на неприязненном чувстве, испугалась и пошла из спальни». Возможно, другой автор описал бы, что именно услышал Коврин и что с ним стало происходить. Но у Чехова далее: «Коврин получил самостоятельную кафедру… Он известил инспектора студентов телеграммой, что читать лекции не будет по болезни. У него шла горлом кровь». Сколько всего произошло между этими двумя абзацами, а тут такой резкий монтаж. Это уникальный актерский миг — достаточно услышать то, что хотела сказать ему Таня, внутри отреагировать и ответить, при этом не переживая на публику, без всяких сантиментов. Вообще Чехов не любит сантиментов, на мой взгляд, у него очень жесткие предлагаемые обстоятельства. Антон Павлович не был тем, кем его часто подают, — таким интеллигентом в очках. Он был очень жестким, циничным в меру, а иногда и не в меру. Ему женщины писали, что готовы покончить с собой. «Да не обращайте внимания на такой пустячок», — советовал Чехов. Циник, но и тем не менее романтик. Во всех его пьесах звучит мысль о том, что пройдет время и все узнают, что мы страдали, мучились, жили. Очень интересно погружаться в письма Чехова, мне их предложил прочитать Анатолий Смелянский в своем цикле «Живешь в таком климате». Например: «Готов распределять роли: кто больше заплатит, тому и дам». Шутит, конечно. Ощущения от писем любопытные, так как он был уникальной, очень сложной личностью. Категорически не приемлю, когда говорят про Чехова: «Он такой душка!». Не душка. Достаточно понять, что он имел в виду: стреляется Треплев, а «Чайка» — комедия. «Вишневый сад» — тоже комедия, а там Фирса заколачивают, саму жизнь заколачивают, прошлое и настоящее. Все эти наши страдания для него были комедией. Чехов очень переживал, что не пишет романов. Даже Тургенев написал роман, а он… «Что написали?» — спрашивали Чехова. «Пустячок на медицинскую тему». Это он имел в виду «Черного монаха», в котором абсолютно предугадал свою судьбу, свой финал. Только гениям свойственно это. и: Кама Гинкас признавался, что смог поставить «Черного монаха» только тогда, когда встретил актера на главную роль. Как вы восприняли это предложение? Маковецкий: Вообще это гениальная трилогия Гинкаса, в нее входят потрясающие произведения, которые я очень люблю, — «Дама с собачкой», «Черный монах» и «Скрипка Ротшильда». «Скрипку Ротшильда» я даже когда-то записал на радио. Я очень обрадовался, когда Кама Гинкас предложил мне роль Коврина. Не могу сказать, что мы сразу нашли все решения и заставили текст работать на себя. Иногда Антон Павлович побеждал, и мы это чувствовали. Тогда шел такой литературный театр. «Черный монах» — это рассказ, но кто-то после просмотра назвал его пьесой. Это была самая замечательная похвала. Раз сложилось ощущение, что это пьеса, с ее диалогами и монологами, мы себе сказали: значит, мы играем, существуем верно. и: Спектакль идет уже более десяти лет. Как за это время изменился ваш Коврин? Сам спектакль? Маковецкий: Наверное, Коврин стал другим. Я же изменился, повзрослел на десять лет, и он вместе со мной. Но основное в нем осталось — его вихрь, его сумасшествие. Может быть, десять лет назад он был более незащищенным в самом начале, более открытым. А какой он сейчас, нужно спросить у публики, мне сложно ответить. Я по-прежнему в чем-то соглашаюсь, в чем-то не соглашаюсь с Антоном Павловичем. Сложно принимать за истину эту фразу: «Ты гений, но только слабая человеческая оболочка не может быть вместилищем для гения». И думаешь: неужели он прав? Но - прав. Как бы душа ни кричала, но слабая человеческая оболочка имеет особенность превращаться в свою противоположность. «Талант устаревает» — есть такая фраза. Сам спектакль по-прежнему очень живой, долго не отпускает. Мы недавно играли его два дня подряд. В первый день спектакль был хороший, но излишне нервный — я спорил с публикой, слишком обращал на нее внимание. Второй же был просто фантастический, все мои партнеры об этом сказали. и: Публика так серьезно может влиять на ход спектакля? Маковецкий: Да, конечно. Во второй вечер я себя настроил: что бы ни происходило, кто бы ни хихикал — это хихикает не публика, это хихикают колосья, которые у нас на сцене (в этой роли павлиньи перья). Все это мир спектакля — и павлиньи перья, и публика, и мобильные телефоны, — это все происходит внутри. Зазвонил телефон — не нужно вызверяться: кто посмел? у кого зазвонил? Может быть, у Степана, который работает в саду. Хотя это очень мешает — не дай Бог телефон с какой-то смешной мелодией в драматической сцене. Сколько потом приходится тратить внутренних сил! Или чрезмерный кашель… Ну что же, какая-то бедная женщина кашляет, не может остановиться, и ты во время спектакля умудряешься выскочить и принести ей стакан воды. Она его принимает, а потом возвращает стакан, в котором ручка в знак благодарности. Все это атмосфера спектакля позволяет, хотя она безумно сложная, поскольку мы играем очень близко к публике. На большой сцене можно спрятаться, даже немного соврать, зритель не заметит. А здесь видно все, и атмосферу создают не только актеры, но и люди, сидящие в зале. и: Вы играете одного человека или — в начале и в финале — это два разных Коврина? Маковецкий: Конечно, это не два человека, но отличие очень заметное. Вначале Коврин — это веселье, но веселье, которое вызывает оторопь. Когда человек начинает смеяться, ты сначала смеешься вместе с ним, он продолжает — другую, третью, пятую минуту, — и тебе становится страшно. Вот Коврин появляется в имении Песоцкого таким. Он приходит, полностью готовый к встрече с монахом, он его уже создал. Не спит ночами, а если поспит пару часиков днем, то потом работает, ему кажется, все легко. Он вообще спать не ложится — изучает итальянский язык, курит сигары, о чем-то фантазирует, беседует с монахом. Главная перемена произошла с Ковриным, когда его излечили, — он стал скучным сам для себя: «Я видел галлюцинации, но кому это мешало? Я был весел, бодр и даже счастлив». У Антона Павловича есть фраза, которую мы не произносим: «А теперь я такой, как все». Мы ее исключили, потому что это лучше сыграть. Происходит разрушение, и Антон Павлович задает вопрос: где грань между гениальностью и безумием, в чем ее предел? Очень сложный вопрос и с Таней. Да, она его излечила, тем самым сделав несчастным. Но каково ей? Может быть, Таня таким образом наказала Коврина? После его признания в любви, когда Коврин вихрем взял ее - она даже не поняла, Таня как будто постарела на десять лет. Это страшное признание в любви. Быть может, за это месть: «Ты не гений, ты болен». Когда начинаешь обо всем этом думать, понимаешь, какое счастье, что у тебя есть такая работа: ты идешь на нее и каждый раз задаешь себе эти вопросы, пытаясь на них отвечать. и: Телеканал «Культура» с 30 января начинает показ трилогии Камы Гинкаса «Жизнь прекрасна! По Чехову», в которую входит «Черный монах»… Маковецкий: Я с нетерпением жду премьеры на канале «Культура», чтобы увидеть, как атмосферу, нерв спектакля передает пленка. Я помню день, когда снимали: спектакль был очень взвинченный, в хорошем смысле слова. Это был один из последних спектаклей Владимира Терентьевича Кашпура, и мы все поддерживали его, были рядом. Поэтому немного резкий спектакль, но невероятный! И я счастлив, что удалось снять спектакль с участием Владимира Терентьевича, он прекрасно играл роль Песоцкого. и: Что в жизни и профессии дает вам ощущение внутренней правоты? Маковецкий: В жизни никогда не настаиваю на своей правоте. Не люблю быть ментором, который учит кого-то жить. Жизнь прекрасна, потому что она прекрасна, — со всеми сарказмом, иронией, бурями, неожиданностями. В профессии правота — это мои собственные ощущения, и тут я безжалостен и считаю, что прав. Не согласны — сделайте по-своему, но сегодня я исполняю роль и искренне предлагаю вам именно такого человека. Вот вам предложен Коврин, которому уже десять лет, Войницкий, которому меньше года. Вы можете принять, можете не принять, я не буду вас переубеждать. Именно в этом правота, в ощущениях своего героя. Кто-то придет, сделает иначе, еще страшнее, еще безумнее. Но я вправе предложить то, каким человек найден, создан, рожден мною. Благодаря режиссеру, партнерам, семье, которые тоже работают над созданием персонажа — своим отношением, своим терпением. И я его предъявляю: укладчик такой-то, даже фамилию могу написать. Я ставлю собственный знак ОТК, а остальное зависит совсем не от меня. В этом мой собственный эгоизм. Если актер начинает меняться в угоду кому-то, заигрывать, он теряет автора, теряет режиссера, теряет себя. и: Какие проекты и роли интересны вам сегодня? Зарождается что-то новое? Маковецкий: Сейчас только одно: размышления. Это связано и с театром, и с кино. Поиск персонажа, темы, героя. Я думаю о том, что мне сегодня хотелось бы сделать. Обращаюсь к Чехову, Островскому… Пока без ответа, но ощущения есть…
респект: http://www.vakhtangov.ru/mediabox/interview/press/23041 3 ноября 2009 OpenSpace.ru Сергей Маковецкий: «Кричать о пропавшей жизни бессмысленно». Мария Сидельникова. Сегодня Маковецкий репетирует еще одну роль, которая обещает стать событием сезона, — Поприщин в «Записках сумасшедшего». Их ставит в МТЮЗе Кама Гинкас. МАРИЯ СИДЕЛЬНИКОВА решила узнать, что думает сам артист о причинах и последствиях своего недавнего триумфа. — Критики единодушно назвали дядю Ваню лучшей вашей театральной ролью за последние годы. Как бы вы это объяснили? — Я всегда остерегаюсь подобных определений и не знаю, как на них реагировать: ну, спасибо… Но я и прежде это слышал — «лучшая ваша работа». Так было после «Русского бунта», а потом вышел фильм «12», и опять — «лучшая работа». Мне кажется, так говорят, когда роль западает в душу человека. Вот дядя Ваня говорит: «Пропала жизнь». Сегодня так может сказать про себя каждый третий. Другой вопрос, как эти слова произнести: можно с пафосом и очень трагедийно — и парадокс заключается в том, что их никто со сцены не услышит, даже если их сказать в рупор. Не всегда истинные, человеческие слезы доходят до зрителя, а настоящие актерские — доходят всегда. Это феномен сцены. Не все в профессии можно объяснить словами, да и не стоит. Я просто уверен абсолютно, что кричать о пропавшей жизни бессмысленно. И если слова дяди Вани о том, что пропала жизнь, будут сказаны шепотом, они будут услышаны лучше и быстрее. Я почувствовал, что у Ивана Петровича это не крик, а некая точка. Простая констатация факта. И это гораздо страшнее. — Насколько эта роль близка лично вам? — Роль не может со мной не совпадать. Это какой-то фильм ужасов, когда тот, кого ты играешь, не вызывает у тебя никаких чувств. Но при этом мои герои очень часто ни ко мне, ни к моему образу жизни не имеют никакого отношения. Главное для актера — зацепиться за деталь, которая будет волновать именно его, и тогда вся роль выйдет убедительной. Великая хитрость актера заключается в том, чтобы все рассказать и о себе, и о жизни, и о стране, но как бы не своими словами. Всегда есть маленькая отговорочка — это не я, это мой персонаж. Но ведь без тебя, любимого, ничего не случится. Как определить актерское вдохновение? Этого никто и никогда не сможет сделать. Был такой эксперимент, когда медики пытались зафиксировать состояние актера в наивысшей степени его взлета на сцене: пульс зашкаливает, сердце становится кроваво-черным. В обычной жизни это состояние, близкое к летальному исходу. Но на сцене это возможно без трагических последствий. Занавес закрывается, и актер счастлив. - Возникали ли у вас разногласия с Римасом Туминасом, когда вы репетировали «Дядю Ваню»? Складывается ощущение, что из всех героев в вашего дядю Ваню меньше всего вмешивался режиссер. — Это неверное ощущение, поскольку на интонацию, о которой я говорил, меня направил именно Римас Туминас. Проще всего вырулить на обвинительную интонацию, припудрить нос и разносить Серебрякова: ты погубил мою жизнь. Но возникает встречный вопрос: простите, Иван Петрович, вас что, прибили гвоздями к этой усадьбе? Нет. Значит, это его сознательный выбор, и это дает очень много возможностей для актерской фантазии. Заслуга Туминаса в том, что он подсказал мне, как и про что нужно говорить. Римас всегда повторяет: людей надо играть — не характеры. О чем говорит актер — вот что главное. Современная театральная школа сопротивляется актерскому существованию. Грубо говоря: либо текст, либо эмоции. Иногда смотришь, актер поддался эмоциям, и я уже не слышу, о чем он говорит. Или наоборот — переживания побоку, но замечательная резонерская подача текста. А сосуществования текста и переживаний нет. Работать с Римасом — это счастье. Он так замечательно придумал декорацию прошлого, эта полуразрушенная усадьба, вокруг болезнь, грязь, несложившаяся жизнь. — Вы говорите, что все актеры буквально боготворят Туминаса. Тогда из-за чего возник конфликт в труппе, в который вмешался даже министр Александр Авдеев? - Как такового конфликта не было, стенка на стенку не находила. СМИ, как всегда, все немного раздули. Мы в это время репетировали «Дядю Ваню», и, конечно, вся эта шумиха нам была неприятна. Но у каждого есть свои взгляды на искусство, на театр, и действительно, несколько актеров старшего поколения посчитали, что Римас Туминас — это не тот худрук и режиссер, который нужен Театру им. Вахтангова. Эти люди прекрасные и замечательные, но они немного забывают, что время другое. А молодежь, среднее поколение и наши старшие товарищи были за Римаса: театр только начал расправлять плечи, надо дать режиссеру поработать. И в итоге министр Александр Алексеевич сказал, что Римас Туминас будет работать в театре столько, сколько он захочет. — Но первоначально речь шла о продлении лишь на год. Видите ли вы другую кандидатуру на пост худрука Театра им. Вахтангова? — Сейчас это лучший режиссер для нашего театра. Один мой приятель после «Дяди Вани» сказал правильную вещь: «Театр жив». Хотя до этого не всегда Театр Вахтангова считали живым. Многие годы только и можно было слышать: «Ах, какой это был театр! Ах, какие были спектакли!». Да, и с Владимиром Мирзоевым были хорошие спектакли — «Амфитрион», «Сирано де Бержерак», хорошая «Зойкина квартира» Гарри Черняховского. Но тем не менее считалось, что Театр Вахтангова остался в прошлом. А сегодня после премьеры «Троила и Крессиды» и «Дяди Вани» заговорили об интересном молодом поколении. И это крайне важно. — Почему вы не преподаете студентам? — Мне предлагают, но я не люблю быть свадебным генералом. При моей занятости я не смогу четыре года полностью отдать студентам. А если у меня будет армия педагогов, а я буду приходить в училище раз в полгода, то это уже будут не мои студенты. — Нет ли желания попробовать себя в качестве режиссера? — Мне часто задают этот вопрос, и старшие товарищи неоднократно предлагали. Я отвечаю, что не умею. Могу придумать одну сцену, но не целый спектакль. Я все равно говорю с позиции актера, говорю об ощущении роли, персонажа. А режиссура — это ощущение жизни. — Современный театр все чаще отдаляется от актера, становится режиссерским и строится на синтезе разных искусств. — Все это уже было. Мы возвращаемся к Косте Треплеву и к его поискам новых форм. Он с этого начинал, но в последнем действии говорит: главное, чтобы лилось из души. Да ради бога, стойте на сцене хоть на голове, только чтобы это было убедительно, и меня, как зрителя, тревожило. А сидеть с холодным носом и думать, что вот передо мной некая «новая форма», я не люблю. Как говорил великий актер, покойный Владимир Кашпур, «от существа — к существу, о существе — по существу». Зрителю все равно всегда интересен человек…
респект: http://www.vakhtangov.ru/mediabox/interview/press/23061 14 марта 2000 Вестник Сергей Маковецкий. Десять букв, первая «М». Владимир Савельев. На вступительных экзаменах в ГИТИСе его не дослушали: зачем-то начал с военных симоновских стихов и слишком сильно кричал. Наверное, от волнения. «И погиб под самым Берлином, на последнем на поле минном, не простясь со своей подругой, не узнав, что родит ему сына…» Константин Райкин, поморщившись, остановил: «Довольно». И добавил, что, дескать, не стоит вам, молодой человек, тешить себя напрасными надеждами: не ваше это призвание. Здесь я, конечно, интересуюсь: «Скажи, ты потом Райкину припомнил „не ваше это призвание“?» — «Нет, боже упаси. Он был, наверное, прав…» Ну да, сегодня он может позволить себе роскошь согласиться с тем приговором, давно заслуженно обласканный по жизни и с недавних пор «народный» по документам. Вахтанговский премьер, виктюковский талисман, звезда в петлице любого уважающего себя «модного фильма» и почтенный VIP, чье присутствие удостоверяет достойный ранг тусовки. Обладатель отборной коллекции наград и актерской ставки со внушительной цифрой, которую он сам не назовет, но о количестве нулей вы можете справиться у его агента. Для ответа на вопрос «кто таков?» информации к размышлению предостаточно. Да и размышлять не о чем. Десять букв, первая «м». Простенькая задачка, ясное дело — Маковецкий. В преддверии опять же экзамена, только уже в «Щуке» на третьем курсе, припертый к стенке необходимостью выбрать, наконец, отрывок, он, вернувшись к себе в общагу, схватил с полки первую попавшуюся книжку и раскрыл наугад. Оказалось — «Преступление и наказание», монолог Мармеладова. Тот самый, про оскорбительность нищеты, про жажду скорби и слез, утоляемую в питейном: «Понимаете ли, понимаете ли вы, милостивый государь, что значит, когда уже некуда больше идти? Нет! Этого вы еще не понимаете…» Читал с чувством, со слезой даже, потом имел с Мармеладовым успех в Питере на чтецком конкурсе к юбилею Ильича, хотя и признается, упреждая мой вопрос: «Что говорить, ни фига я не понимал тогда про безнадежность и нищету». И после небольшой паузы скромно добавляет: «Да и сейчас, наверное, понимания маловато…» Еще бы, если не так давно он сделал для себя важное открытие: — Засветившись несколько раз в шикарном костюме от Дольче и Габбана, я появился как-то в обыкновенном пиджачке, и тут же услышал: «О, какой роскошный пиджак!» И тогда я понял: все, имидж создан — теперь я сам вправе диктовать, что именно мне носить. Нацепи я любую дерюжку — это будет восприниматься как маленький звездный каприз. Пускай он, удачливый до безобразия, воспримет это, как маленький журналистский каприз, но интересно знать: — Скажи, пожалуйста, тебя никогда не посещает радужная мысль, что в один прекрасный день все это может раз — и кончиться? Отвечает он не сразу. Думает. — Такая мысль, наверное, всех посещает. Но ведь это не должно закончиться в одностороннем порядке, да? Если актер не забронзовел, если он живой — не может интерес к нему иссякнуть вот так вдруг. — Я-то думаю, что может. Да ведь и ты не решишься признаться себе, что мертвый. Актер не признается в этом никогда. — Нет, сам себе признается, скажет. Но от других будет прятать, конечно. — Предположим, замолчал твой телефон. День молчит, другой молчит. Месяц молчит. И что? — Если месяц или два помолчит — не испугаюсь. А если дольше… Не знаю. Актерство такая сильная штука, оно захватывает, оно тебя полностью забирает, ты рабом становишься. Один раз ступил на сцену — и все, попался, уже не уйти. — Вот есть один известный когда-то артист, теперь в театре пальто подает. Можешь себя в этой роли представить — подающего? — Нет. Я бы не пошел подавать пальто. Тем более в театре. Первое, что на ум приходит: бизнес. Но здесь нужен особый склад ума, особый нюх: что-то лежит на поверхности, легко протянуть руку и взять, а никто до тебя не додумался. Не знаю, насколько это мое. Да ладно, что мы будем зря фантазировать. Короче, отмахнулся. Из суеверия, что ли? Нет, говорит, что не суеверен. Да и странно было бы: родился тринадцатого числа, через тринадцать лет после войны, и дом в киевской Дарнице, где детство провел, натурально значился под номером тринадцать по Харьковскому шоссе. И еще тринадцатым был его набор в школе, где он умудрился выскользнуть из жарких объятий пионерской организации. — Я пионером не был никогда. Я был барабанщиком без красного галстука и с одной палочкой. — Почему с одной? — Потому что правой у меня получалось здорово, а левой — ну никак. Помимо барабанов, он в школе последовательно и неизменно серьезно увлекался фигурным катанием, хоровым пением, легкой атлетикой, народными танцами и водным поло. — Знаешь, какая это жесткая игра? Толкают, бьют, притапливают — главное, чтоб судья не видел. Как только он к тебе повернется, нужно сразу поднять обе руки вверх: мол, я в порядке, мои ручки — вот они! А под водой все что угодно может быть. С меня однажды плавки содрали. Я не знал, что обязательно нужен очень жесткий шнурок, у меня были на обыкновенной резиночке, так защитник за мои плавки р-раз! — и они на щиколотках. — Ты нападающего играл? — Да. А что, не похоже? Меня даже в сборную Украины хотели взять, но я послушался маму, она сказала: «Ты подывись на себя, стал бледный совсем…» А я с тренировки всегда приходил светящийся от воды, с красными от хлорки глазами. Мама сказала — и я в секунду бросил, переключился на театр. К театру он подключен до сих пор, мама не возражает. Живет она все там же, в доме тринадцать по Харьковскому шоссе, в Киеве, про который Маковецкий неизменно говорит «мой родной». Без малого четверть века в Москве, но москвичом себя категорически не считает: — Очень скучаю по Киеву, по его темпераменту. Москва — холодная. — При ее-то бешеном ритме? — Он не согревает, этот ритм, он раздраивает. Чумной, сумасшедший город. А приезжаю в Киев — там мой любимый Крещатик, Дарница моя, Андреевский спуск с церковью… Есть у него старенькая фотография, из которой он все никак не соберется изготовить большой портрет. Молодой человек, косолапо рассекающий в клешах по любимому Крещатику: «розочка» на голове, длинные волосы на обе стороны расчесаны, рубашка с воротником «собачьи уши». Про себя тогдашнего говорит: «Я был р-р-романтик. ..» Таким и приехал покорять столицу. «С комплексом провинциала за пазухой?» — спрашиваю я, а он чуть не всерьез обижается: — Я? С комплексом провинциала? О чем ты говоришь, приехал чистокровный Растиньяк. Да если бы у меня был этот комплекс, я не поступал бы сразу во все театральные институты, а к Олегу Табакову в ГИТИС — так дважды. Дважды потому, что после того, как Райкин дал ему отлуп, он подошел к секретарю приемной комиссии и вежливо, но настойчиво поинтересовался: «Мне там что-то странное сказали, я не понял. Что, не прошел?» — «Да, не прошел». — «А кто этот человек?» — «Райкин». — «Причем здесь Райкин, я ведь к Табакову поступаю! Ты сделай так, чтобы меня сам Табаков и прослушал». И тот сделал, и Табаков прослушал — правда, уже не симоновского «Сына», а булгаковского Лариосика — и оценил: «Сразу на третий тур». А потом не взял: ребят талантливых поступало много, а Маковецкому со дня на день светила армия. Ватерполист-здоровяк, приписка к десантным войскам. — Так ты в армии служил? — Не-а. У меня в военном билете значится: «негодные, необученные». Уж как меня наш военком хотел забрать, а я ему сказал: «Нет, не пойду!» — На что закосил? — Только голова. Это рецепт нашим детям, потому что я не хочу, чтобы они служили в такой армии, где постоянное унижение и чувство голода, где нет элементарного мыла и полотенца, где солдатики вынуждены собой торговать на панели. Поэтому — только голова: проверить невозможно. Если голова болит — значит, болит. Любой невропатолог вам скажет, что обязан в это верить. Нужно знать все симптомы. Ноги вместе, руки вытянуть вперед — здесь должна быть легкая неустойчивость. Пусть вас качнет в сторону, но чуть-чуть. Если попросят с закрытыми глазами дотронуться указательным пальцем до кончика носа, нужно промахнуться. Но немножко, а не просто пальцем в щеку ткнуть — так вас сразу раскусят. А главное — дикие распирающие боли по утрам. Когда меня положили в больницу, труднее всего было просыпаться утром до обхода, чтобы бессонницу изобразить и чтобы глаз был воспаленный. Да, вечером — обязательно взять у нянечки таблетку от головной боли. Вот вам полный курс молодого бойца. Вернее, допризывника. — Для этого нужно еще и актерскими способностями обладать. — Ну, по такому случаю можно постараться. Пусть мама с папой экзамен примут. Мамам и папам артист Маковецкий известен больше, чем их детям из поколения next. И это обстоятельство, кажется, его несколько уязвляет. Скажем, рассуждает он о собственной популярности: — Приезжаешь в Таллинн — тебя узнают, приезжаешь в Ригу — тебе улыбаются, прилетаешь в Тель-Авив — и там с тобой как с родным. В Выборге меня даже на рынке старушки признали — очень приятно было. Рассказал об этом в интервью телевизионщикам, а в ответ услышал скептическое: «Ну-ну, рыночная популярность…» Я так расстроился, что даже, дурак, не нашелся ответить: так это же замечательно, что на рынке! Значит, не только домкиношной публике Маковецкий известен, но и обычным людям. И тут же добавляет: — Правда, я все равно не обольщаюсь на свой счет: наши дети любят и знают не Маковецкого, а Шварценеггера. Ну, еще Ди Каприо — девочки лет тринадцати. — Ревнуешь, что ли? — Да не ревную я их. Бог с ними, пусть любят кого хотят. Но к этому поколению у меня отношение непростое. Порой страшновато становится. Многие тинейджеры ведь бессердечные, готовы на все. И не дай бог, если еще в какой-то секте состоят, потому что лишены страха. То есть я рад, что наши дети живут без страха, но когда бесстрашием обладают те, для кого моральный закон не писан… Я уже, было, приготовился к тираде о развращающем западном влиянии, но выяснилось, что напрасно. Тамошняя молодежь недавно ввергла Маковецкого в настоящий шок. Дело было в Сохо, в Лондоне, где «руссо туристо-артисто» зазевался, загляделся и толкнул плечом молодого панка. Они стояли рядом — веселая компания, хмельная, обкуренная. — Ну, думаю, сейчас он меня как толкнет в ответ… А он, ты только представь, автоматически извинился. Я его толкнул, а он извинился — это воспитание. Попробовал бы я здесь кого-нибудь случайно задеть — получил бы по полной программе: «Ты че, папаша, в натуре?» — Разменяв пятый десяток, уже готов к тому, что окликнут «папашей»? — Ты что, какой пятый десяток? Тридцать два, не больше. — На тридцать два себя ощущаешь? — Ощущаю себя вообще на двадцать пять, а выгляжу на тридцать два. Зачем же кричать про сорок лет. Увы, светская хроника год назад не оставила его круглую дату без внимания. Хотя он и не отмечал ее, решил прожить этот день тихо: — Я слышал, что сорокалетие нельзя отмечать. Одна знакомая отпраздновала шумно, а потом у нее крупные неприятности произошли. — Значит, ты все же суеверный. — Да не суеверный я, а внушаемый. Любой мужчина очень сильно внушаем. Это мужская черта. И еще мнительность. Не дай бог, если в боку кольнет… Хорошо, пусть не суеверный, а внушаемый. Пусть не сорок с хвостиком, а двадцать пять — если так себя ощущает. Все равно двадцатипятилетнему Маковецкому с нынешними семнадцатилетними общего языка не найти. Он с этим соглашается и в подтверждение рассказывает байку о Романе Виктюке. Есть у Виктюка такая фенечка: когда актер или актриса впадает в излишний пафос, он может осадить: «Что ты, как Олег Кошевой на допросе?» или «Ну, ты прямо Ульяна Громова, которая идет взрывать штаб!» Недавно Виктюк набирал новый курс, брякнул по привычке что-то подобное и вдруг понял, что они не знают, ни кто такой Олег Кошевой, ни кто такая Ульяна Громова. — Нет, ты представляешь, не зна-ют. Ни про Ленина, ни про Брежнева. — У тебя, небось, эти имена от зубов отскакивали — хоть ночью разбуди? — Я очень хорошо сдавал экзамены по истории КПСС. — И при этом знал что к чему? — Я всегда все знал наизусть, у меня память отличная. — Да я не про экзамены, а про жизнь. — Если я скажу сейчас, что все-де понимал, это будет ложь. Нет, я в свое время даже читал «Архипелаг ГУЛАГ» в распечатке, то есть кое-что соображал, но как бы не зацикливался на этом. Жил как живется: занимался спортом, театром, романы крутил. В студенческие годы всем был доволен, потому что прекрасно обходился стипендией, которую получал, да еще мама деньжат подбрасывала. Короче, хватало на то, чтобы прорваться с боем в ресторан ВТО, вкусно поесть, выкушать бутылочку водки и еще домой на такси вернуться. Так что все меня устраивало. Закурил он поздно — когда заканчивал школу, стал зарабатывать деньги и смог покупать себе сигареты. И выпивать начал не рано — в самом конце десятого класса. И пристрастия имел, по собственным словам, старомодные: — Я был, что называется, ни уха ни рыла в западной музыке, в жизни не увлекался «битлами», потому что рядом со мной не оказалось друга, который обладал бы магнитофоном и перегонял бы эти записи. — Чем же ты свой слух услаждал? — А теми пластинками, которые у нас дома были. «Крепче за баранку держись, шофер…», «Только черному коту и не везет…», «Рула тэ, рула…» Еще я воспитан на военных песнях и фильмы о войне равнодушно не могу смотреть — у меня такое чувство, будто сам воевал и погиб. Наверное, с этим чувством он и читал тогда на экзамене симоновского «Сына». А Райкин не оценил. Правда, когда все это было… Прошли те времена, быльем поросли. Сегодня куда ни кинь — всюду он. Что называется, у всех на устах. Кстати, это верный способ вывести Маковецкого из себя — заметить между делом, что в последнее время его стало как-то «много». Он тут же возмущенно парирует, что его, напротив, совсем-совсем «мало»: в репертуаре родного Вахтанговского лишь несколько ролей, у Виктюка почти не занят, да и в кино не так чтобы густо. Это-де только кажется, что «много», и всему виной клип «Зимний сон», который Юрий Грымов сработал для юной Алсу: там Маковецкий изображает как бы Гумберта Гумберта, вздумавшего на даче у как бы Шарлотты, то бишь Елены Яковлевой, приударить за как бы Лолитой, той самой Алсу. Грымов снял клип за пару дней, после чего «Зимний сон» стали с пугающей частотой крутить разные телеканалы и добились того, что широкие народные массы начали, наконец, узнавать известного артиста на московских улицах. Маковецкий остался очень доволен профессионализмом Грымова, а Грымов — актерским мастерством Маковецкого. И даже попросил поделиться секретами оного со студентами своей Школы рекламы. Лекции маэстро, по его собственному свидетельству, имели небывалый успех: на этот год запланирован небольшой спецкурс. Только что Кама Гинкас выпустил в ТЮЗе «Черного монаха» с Маковецким в главной роли, вот-вот разразится «Русский бунт», где он - Швабрин. — Если бы тебе нужно было представить Сергея Маковецкого публике, которая о нем ничего не знает, что бы сказал? — Самый непредсказуемый, неожиданный, талантливый актер — к вашим услугам. Встречайте. А дальше он сам о себе набрешет.
респект: http://www.mywatch.ru/watch-person/person_256.html Опубликовано в журнале "Мои Часы" №1-2004 Сергей Маковецкий: Яго с часами Othello Один из самых пластичных и многогранных актеров современности, который может сыграть практически любую роль. Его излюбленный образ — нервный, рефлексирующий и в то же время утонченно элегантный. Сергей Маковецкий на сцене и в жизни обладает изысканным вкусом, который проявляется и в выборе часов. — Cepгей, вы как-то упомянули, что носите часы даже во время спектакля. Скажите, а зачем вам часы на сцене? — А почему бы и нет? Я надеваю часы в тех спектаклях, где это возможно. Иногда это даже получается довольно забавно Например, в спектакле «Отелло» в театре Вахтангова мой персонаж Яго носит часы Othello от Raymond Weil. — Как Яго? Вам не кажется, что это анахронизм? Но времена Отелло не было наручных часов. — Вы знаете, наш спектакль преследует совсем другие цели — да, мы играем Шекспира, но мы играем его сегодня и сейчас На нас вполне современные костюмы, и сам Отелло в нашем спектакле совсем не черен. И поэтому я не вижу препятствий тому, чтобы мой персонаж носил часы. — А выбор модели Othello для этого спектакля был умышленным? — О нет Можно назвать это удачным совпадением Просто Othello — это действительно мои любимые часы, которые я ношу постоянно. Вообще я не очень понимаю сути ваших вопросов — если я играю современного человека и действие происходит в наши дни, то почему мой персонаж должен обходиться без часов? — То есть какой-то функциональной нагрузки они не несут? — Нет, конечно. Но иногда именно с часами получается маленький гэг. Например, в спектакле «Амфитрион» по Мольеру. Мой герой говорит своему слуге «...Я сошел с ума, что слушаю час битый, как мой слуга городит бред» — и в этот момент мы с моим партнером одновременно смотрим на часы, мол, да, действительно, час прошел Но есть и спектакли, где я часы не надеваю — они там просто не нужны. — По вашему собственному признанию вы человек достаточно ленивый. И при этом, при вашей колоссальной занятости вы столько успеваете и являетесь одним из самых востребованных актеров. Как вы можете объяснить этот парадокс? — Вы знаете, насчет моей лености — это было несколько преувеличенное, если не сказать, кокетство. Я ленюсь только в свободное время. Это главная проблема всех трудоголиков — неумение отдыхать, то есть распоряжаться свободным временем. Например, перед отпуском я начинаю планировать кучу дел, которые не успевал сделать раньше, но когда наступает долгожданное свободное время, я совершенно теряюсь. Лежу на диване и с нетерпением жду начала работы. В принципе, мы все ленивые — что мы хотим сделать именно для себя, мы обычно не делаем. Так и живем: что хотел, того не сделал, а к чему не стремился, то получается само собой. — А вы помните свои першие самостоятельные часы? — Да, первые часы, которые я сам выбрал для себя, — это Tissot. Я их купил в Швейцарии, на фестивале в Локарно. Знаете, раньше у меня совсем не было «романа» с часами. Во-первых, мне просто не нравилось, что у меня что-то болтается на руке, а во-вторых, стоило мне надеть какие-то новые часы на руку, как они моментально ломались. От подаренного мне Rolex на следующий же день отвалилась секундная стрелка. Потом у меня были Orient — и они тоже прослужили недолго. Я тогда решил, что мне с часами просто не везет. Наверное, мой биоритм был настолько быстр, что даже секундная стрелка не успевала (Смеется). И возможно, что с годами я как-то сам внутренне изменился, сбавил темп. И эти Tissot, которые я выбрал сам для себя уже больше 10 лет назад, ходили очень точно и надежно. Пока их, к сожалению, не украли. — А для вас имеет значение, кварцевые или механические у вас часы? — Наверное, нет. То есть я понимаю, что механические часы — это удивительная вещь, тончайшая работа. К тому же в отличие от кварца они, я бы сказал, обладают «сердцем», то есть могут работать сами по себе, а не от внешнего источника. И мне безумно приятно держать такие механизмы в руках и их рассматривать. Но для того, чтобы носить постоянно, я все-таки в первую очередь обращаю внимание на дизайн. Опять же мой любимый Othello мне нравится именно своим оригинальным дизайном — эти две полоски на циферблате выглядят необычайно стильно. Мне нравится, что они простые и одновременно красивые. И хотя они кварцевые, они меня ни разу не подвели. А в часах главное — это уверенность в том, что они тебя не подведут. — Известно что вы носите одежду Dolce & Gabana. А при выборе часов — насколько для вас вообще важен бренд, имя, марка? — На самом деле, не очень. Но я люблю хорошие вещи, они вызывают у меня эстетическое наслаждение. Например, заграницей мне нравится посещать бутики и смотреть на последние коллекции, смотреть, что предлагают крупные мастера этого жанра. Я убежден в том, что брэнд — это качество, это стиль. Хорошие вещи не могут стоить дешево. Но дело не в том. что надо одеваться только во все дорогое и эксклюзивное. Я, скажем, не отношусь к тем людям, которые считают, что на руке должны быть обязательно Patek Philippe или Cartier. У меня, например, есть модель Cartier Pasha, но я ее не ношу. Они для меня слишком золотые. Но если вы помните фильм «Сочинение ко дню Победы», я именно в них играл там взяточника. Есть у меня и Longines, но я их тоже надеваю редко. Я не знаю, насколько можно сравнивать часы с костюмом, потому что часы все-таки — это сложный механизм, и то, что у них внутри, зачастую важнее, чем то, что снаружи. Но я заметил, кстати, что наиболее сложные и качественные часы имеют как раз довольно строгий и чистый дизайн без лишних украшений и блеска Это известное правило чем проще, тем дороже. — Pаз уж вы упомянули свою работу в кино, то давайте поговорим о вашем опыте участям в костюмочных постановках. Скажите, от чего зависит достоверность исторического фильма? — Да, вы правы, историческое время играть очень сложно. Особенно, если действие происходит где-то на Западе или в светском обществе. К сожалению, мы не умеем хорошо играть ни иностранцев, ни аристократов. Но иногда что-то удается поймать: походку, жесты, интонации. А правдивость зависит от деталей. Когда Глеб Анатольевич Панфилов меня пригласил в фильм «Мать», где я играл жандарма, офицера Рылеева, я помню, мне дали дорожный несессер того времени с полным набором письменных принадлежностей. И когда я его открыл и стал все это перебирать, именно тогда я почувствовал свой персонаж жестокий, но в то же время ценящий красоту вещей. А вы знаете, что дореволюционная одежда скроена так, что заставляет человека выпрямлять спину? Я люблю настоящие, подробные детали. Наверное, это и называется чувством времени Хороший исторический фильм получается, когда люди не жалеют денег и времени и создают атмосферу из мельчайших достоверных деталей. А дальше уже все зависит только от твоего мастерства. — Как актер вы проживаете несколько жизней — вместе со своими персонажами. Поэтому у вас, наверное, должно быть особое ощущение времени. Скажите. что для Вас означает это понятие — время? — Это очень сложный вопрос. С одной стороны, я чувствую, как и всякий человек, что время бежит невероятно быстро, как будто его кто-то подталкивает. Я думаю, что не только у меня возникает ощущение, что время убыстрило свой ход. кажется, будто что-то было только вчера, а на самом деле уже прошли недели. А что же касается моей профессии — то она как раз позволяет мне время растянуть. Во время спектакля не только я, но и мои зрители погружаются в иную реальность, внутри нас самих что-то меняется. Но я бы не сказал, что это относится только к актерству — любое творчество вырывает человека из привычного хода жизни. Когда он создает какое-то произведение, то не замечает, что происходит вокруг. Ты не обращаешь внимания на современность, на новости, на политические события — ты занимаешься Чеховым. И это время — твое, особенное. Когда человеку хорошо, он времени не замечает Творчество позволяет ощущать бесконечность времени. Жизнь заставляет нас ощущать его быстротечность, а творчество время останавливает. — А есть какая-то историческая эпоха. которая вам наиболее близка? — Нет. Я раньше фантазировал на эту тему, но сейчас перестал. Наверное, мне приятно было бы просто посмотреть, как все было в то время на самом деле: до революции например. Но это просто рассуждения. Думаю, что это время, в котором мы сейчас живем, с его сумасшедшим темпом, оно и есть самое интересное. Потому что мы именно в нем живем.
респект: http://www.vakhtangov.ru/mediabox/interview/press/23058 2 февраля 2007 Профиль Сергей Маковецкий: «Чем жесче рамки, тем больше свободы». Ирина Виноградская. Голландец долго вынашивал идею фильма, в котором он покажет умение русского человека жить одним днем. Наш разговор с Маковецким происходит на съемочной площадке в Амстердаме. Ночь. Дождь. Мы сидим в кинотеатре «Калипсо», где и проходят съемки. Стены ободраны, на полу валяются старые афиши, кинотеатр доживает последние дни, а это как раз то, что нужно режиссеру по сценарию. — Каждый актер на определенном этапе своей жизни, наверное, спрашивает себя: а что дальше… сыграть? Не хочется повторяться, да и время поджимает: не все впереди. — Совсем не праздный для меня вопрос вы задали. Что делать? Чем себя, в первую очередь себя, удивлять? Искусство эгоцентрично. Все начинается с желания актера или режиссера что-то сделать. Много хороших пьес. А хочется в них сыграть? Пожимаешь плечами. Все зависит от того, какой режиссер, что нового ты сможешь для себя открыть. Обожаю литовского режиссера Римаса Туминаса. Он в Театре Вахтангова поставил «Ревизора». Он нас, актеров, так повернул на эти давно всем знакомые персонажи, такая грусть появилась — и герои по-новому раскрылись. Какие болевые точки затронуть в себе, чтобы было интересно играть, — этот вопрос постоянно сидит в голове. — Думали обо всем этом, когда соглашались на роль Душки, или Стеллинг такой режиссер, которому не отказывают? — Да, Стеллинг действительно замечательный режиссер, которому не отказывают. Но я согласился на Душку, потому что не до конца его понимаю, и это очень интересно. Знание, как ни странно, останавливает тебя. Для меня дважды два четыре — ничего не значит. Интереснее только тот случай, когда больше трех, например. Я понимаю, о чем говорит Йос: Душка — это и смерть. А я у него спросил: может, освобождение от чего-то или вторая половина? У Стеллинга другая, нежели у наших режиссеров, с которыми мне приходилось работать, манера объяснять. Но мне кажется, я Йоса понимаю, понимаю, как он чувствует. Фильм под названием «Душка» будет закончен к следующему Венецианскому кинофестивалю. Главное в фильме, по словам режиссера, — отношения между Восточной и Западной Европой, между европейцем Бобом и русским по имени Душка. Боб все время живет завтрашним днем, не в состоянии вырваться из системы материальных ценностей. Душка живет здесь и сейчас, не задумываясь, что будет завтра. Стеллинг говорит, что «завтра не существует», и восхищается умением русского Душки жить одним днем. «Может, потому, что я сам так не умею». «Состояние души всегда современно» — Вы нашли для себя персонажа дня нынешнего, не героя, а именно типаж? — Время так бежит вперед и так опережает любую фантазию режиссера и актера, что трудно уловить сиюминутный типаж. Состояние человеческой души — самое главное и всегда современно. В «12 разгневанных мужчинах» у Никиты Михалкова я играл 12-го заседателя. Человека, который первым спросил: а может быть, он не виновен? Он так же, как и другие, предлагал доказательства вины, но ни капли этому не радовался. Вот она — уникальная способность человеческой души. Ни капли превосходства над другим себе подобным. Еще пример. В конце декабря закончились съемки фильма Сергея Ашкенази под рабочим названием «Натурщица», я там играю отца-художника. У него двое сыновей. Старшего он не видел 20 лет, младший погибает, потому что между отцом и его невестой при рисовании ее портрета возникло чувство. С одной стороны, чувство вины отца перед сыном, с другой — любовь. Ну как можно обвинять за любовь? Если эти персонажи тронут зрителей за живое, заставят их что-то почувствовать, о чем-то подумать — значит, они и есть сегодняшние типажи, современные люди. Типажность, она в этом, а не, скажем, в профессии человека. — Вы согласны с утверждением, что самые сильные трагические роли играют комические по природе актеры? — Конечно. Умею ли я играть трагические роли, используя свою комическую природу? Зрителю виднее. Например, играя Мальволио, я знаю, как превратить комический момент в то состояние, когда у людей в зале мурашки побегут по коже. Из моих трагикомических ролей ценю отца в уже упомянутом фильме Сергея Ашкенази. Смех сквозь слезы или сдерживаемые слезы — это сильнее всего. — Хороший актер любит и умеет импровизировать. Тот же Стеллинг, приглашая вас на роль, опасался лишь одного — что при вашей способности и любви к импровизации вас будет слишком много. Но, оказывается, вы удивительно умеете себя сдерживать. — Нормальный человек хочет вырваться за рамки, он ненавидит флажки. А в искусстве наоборот: чем жестче рамки, тем больше свободы. Без рамок в искусстве начинается анархия. Мы все заигрываемся, все пользуемся штампами. У кого-то их два, у кого-то — сорок два. В жестко заданных рамках мне, например, легче выйти на что-то новое. — Новые технологии в кино — они мешают вам или вы их не замечаете? Ведь уже и улыбочку можно подкорректировать с помощью компьютерных программ. — Улыбочку-то можно подкорректировать, морщинки можно убрать? А взгляд, а выражение, а интонация? Я думаю, до этого компьютер никогда не дорастет. Душа — божеский дар, и ни одна машина не способна на те вибрации, на которые способна человеческая душа. — Любовные отношения — та же игра. Часто мужчина и женщина, долго живущие вместе, говорят: мы с ним одно целое, мы стали одним человеком. Вы со своей женой 25 лет вместе. Как не потерять себя в отношениях с любимым человеком? — Да, мы так долго вместе, что уже чувствуем друг друга каким-то космическим образом. Но мне кажется, я не потерял себя, так же, как и она себя не потеряла. Нам по-прежнему интересно разговаривать. Моя жена, как никто, наверное, знает все мои сильные стороны, знает, какой я артист. Но она никогда не врывается в мой мир без стука. Она, будучи умной женщиной, ждет, когда я сам открою двери и скажу: «Ты представляешь, что я сегодня придумал!» Женщина по своей природе готова раствориться в мужчине. Если мужчина растворится в женщине — он перестанет быть ей интересен. Мужчина любит, принимает, и тем не менее есть зона, особенно в творчестве, куда он никого не пускает. Однако умный близкий человек и не будет туда проситься. Ты сам откроешь дверь, когда будешь к этому готов. Если понимать это, тогда можно жить долго и не надоесть друг другу. Впрочем, единого для всех рецепта нет. «Хотелось бы сыграть с Джереми Айронсом» — На Западе образ русского мужчины — это богатырь, гангстер, пьяница. В общем, кто угодно, только не эстет. Но есть мужчины в наших селениях, и вы - один из них, из эстетов. Что для вас красивая вещь, будь то костюм или китайская ваза? — Стильная красивая вещь — это удобство. Хорошая вещь не может быть дешевой. Хорошая вещь — это вложенный в нее труд, как правило, ручной. За две копейки, как у Чаплина, не получится. Да, я люблю дорогие красивые вещи. Есть закон: богатому хочется отдать, а у бедного забрать. Обратите внимание, с каким удовольствием мы делаем подарки богатому человеку, мы потратим последнее, чтобы чем-то его удивить. Поэтому, наверное, актеры увеличивают себе гонорары. Пыль в глаза — это безобидная игра. Считаю, что у мужчины должны быть шикарные ботинки, шикарные часы, белые сорочки и хороший костюм. Я не барахольщик. Просто мне нравится комфорт и стиль. Даже в те далекие советские времена, когда мы ездили на гастроли, платили нам, догадываетесь, немного, и тогда я покупал одежду в дорогих магазинах. Мне говорили: да за 10 рублей можно было 4 такие майки купить, а я покупал одну за 10. Со временем дорогая вещь не линяет, не рвется, не тускнеет ее цвет. Я просто люблю ходить по дорогим дизайнерским магазинам и смотреть, что предлагают модельеры, какие сочетания, какие фантазии — это же интересно. — Вы упомянули Чаплина. Вы никогда не хотели его сыграть? — Не предложили, а хотелось бы. Из этой же серии мечтаний — хотелось бы встретиться и сыграть с Джереми Айронсом. Нас иногда сравнивают. Я встретил его лишь однажды в Литве. Это было в прошлом году, когда я работал у Римаса Туминаса в «Ревизоре». А Джереми Айронс снимался там в кино. И мы случайно с ним встретились возле гостиницы, где оба жили. Я к нему подошел и на своем плохом английском сказал, что я тоже актер и мы с ним сыграли одни и те же роли. Действительно, странное совпадение. Я у Виктюка играл Галимара в «М. Баттерфляй», а он сыграл его же в фильме Дэвида Кроненберга. Я репетировал Гумберта в спектакле Виктюка «Лолита», в результате сыграл Куилти, а он сыграл Гумберта в фильме. Была даже идея сыграть вдвоем, и вокруг меня были люди, которые загорелись этой идеей и стали искать пьесу и продюсеров, но пока безрезультатно. Думаю, случайно это или нет, что два разных человека из разных стран играли одни и те же роли и постарались их правильно почувствовать?
респект: http://vk.com/public43163643 http://www.newizv.ru/culture/2013-11-18/192575-narodnyj-artist-sssr-jurij-jakovlev.html «НИ» за 18 Ноября 2013 г. Я оптимист, и интуиция меня не подводит». Народный артист СССР Юрий Яковлев ЕЛЕНА ТРИШИНА В начале декабря уже в шестой раз пройдет торжественная церемония вручения наград «Звезда Театрала», учрежденных журналом «Театрал» и газетой «Новые Известия». В этом году общественный совет премии наградил Юрия ЯКОВЛЕВА званием «Легенда сцены» (чествование состоится 2 декабря в Театре Вахтангова). В интервью артист рассказал нам о том, как ему удалось прослужить так много лет в одном театре, как Пырьев утвердил его на роль князя Мышкина и почему кино для него все-таки на втором месте после театра. – Юрий Васильевич, как вам это удалось – прослужить в одном театре более 60 лет? – Так сложилось. Но у меня в этом театре бывали всякие периоды. Сначала – сплошная занятость, но был и спад – целых четыре года, когда я ничего не играл и ничего не репетировал. А потом – новый взлет. – Я помню блистательные ваши спектакли 60-х годов: «Насмешливое мое счастье», «Конармия», «На всякого мудреца довольно простоты»… – Да, тогда я был занят, что называется, на полную катушку. Но в начале 1980-х для меня наступили и не совсем удачные времена, связанные с разными театральными обстоятельствами. Но я тогда никуда не исчез, как думали многие, доигрывал свои старые спектакли, потому что ничего нового не было. Тогда же встал вопрос – надо ли держать меня в театре? И тут с разных сторон посыпались предложения. Олег Ефремов позвонил: «Слушай, старик, переходи к нам! Весь репертуар чеховский – твой». Михаил Иванович Царев пригласил на беседу: «На выбор три спектакля – вводитесь. Что нового потом будете репетировать – посмотрим». Я им сказал: нет, не могу, ничего не могу с собой поделать. Остаюсь здесь. Так что продержался. – Переждали, выдержали паузу? – И ничего! Во-первых, я оптимист, а во-вторых, интуиция меня никогда не подводит. – Так вам интуиция подсказала в молодости, что в актеры надо идти? – А вот это не сразу пришло. Сначала я хотел быть архитектором. Я же москвич коренной. С давних пор полюбил смертельной любовью раз и навсегда Москву и до сих пор считаю, что лучше города нет. Но его, к превеликому сожалению, в последние годы максимально, насколько было возможно, испортили, буквально изувечили. А ведь даже во время войны ухитрились сохранить его, с ним тогда ничего не случилось. Осталась старая Москва, моя любимая. Юношей я бродил пешком, изучил весь город. И только когда появился у меня первый автомобиль, узнал, насколько Москва эклектична и насколько она в этом прекрасна. Когда я приехал к своим питерским тетушкам и впервые пешком исходил весь Питер, сразу же пришел к выводу, что это не мой город. Москва – теплая, душевная, а Питер – холодный и очень негостеприимный. Люди, которые туда приезжают, впитывают какую-то нелюбовь к Москве, нелюбовь к приезжим. А Москва – совершенно открытый город, прямо сумасшедший дом. – Но такой родной сумасшедший дом? – Роднее нет. Я здесь в молодости по примеру старшего двоюродного брата собирался поступить на факультет международных отношений университета. Уже накупил учебников по дипломатии, языком стал заниматься. Но вдруг (до сих пор не знаю, откуда) появилась тяга к лицедейству. Мне все время хотелось кого-то изображать. Причем сам с собой изображал. А потом эта подспудность сдуру толкнула меня во ВГИК. И меня туда не взяли, я сдал все экзамены, но мне сказали, что я некиногеничен. А уже не было приема ни в один театральный вуз, осталась только «Щука». Я рванул туда. – Что было на экзаменах? – Комиссия экзаменационная – весь синклит, сидят все первачи – во главе с Захавой. Синельникова, Толчанов – потрясающие артисты вахтанговской сцены. И Мансурова среди них – Цилюша, как ее называли. Она спокойно сидеть не могла ни секунды – бесконечно ходила, жестикулировала, поправляла судорожно волосы, ну, сумасшедшая совершенно. Поиздевалась надо мной. Читал я, надо сказать, отвратительно, как потом сказала Цилюша, «как безграмотный». Душа ушла в пятки – позорище было. И я еще гордо заявил комиссии: «А зато моего отца сам Станиславский принял во вспомогательный состав». У отца был певческий голос – очень красивый баритон, он же в консерватории проучился два года. И все это я выложил перед комиссией, как свои козыри. «О, как интересно! – говорит Цилюша. – Значит, если вашего папу принял Станиславский, мы теперь вас должны принять?» Вселенский позор был страшный. Потом я вышел и подслушивал под дверьми, как вся комиссия была против моего приема. И тут выступила Мансурова: «Господа! Неужели вы не понимаете, что его нельзя не принять? Посмотрите, какие у него глаза!» – Вот, оказывается, как вас приняли – за красивые глаза? – Так и Пырьев меня взял на Мышкина тоже за красивые глаза! – А в театре вы поначалу не очень блистали? – Нет, я котировался как комический характерный актер, меня и взяли в Вахтанговский на это амплуа. Никакой я был не герой. – А как же Пырьев вас увидел? – Очень просто. Шли пробы на «Сорок первый», я показался, утвердили, как известно, Стриженова. Но Пырьев меня запомнил. И когда занялся сценарием «Идиота», который 10 лет пролежал у него в ящике стола, попросил пригласить «того артиста, с такими глазами». Я приехал. Беседа была недлинная. Иван Александрович решил: «Я нашел Мышкина, больше пробовать никого не буду, мне все ясно». Пробы должны были утверждать на худсовете. И он тогда представил не фото, не кинопробы – всю эту дешевку, а показал целые сцены, отрепетированные по-театральному, по-настоящему – с партнерами, в костюмах и гриме. И крупные, и средние планы. Это было впервые на «Мосфильме» – никто этого прежде не делал. – Сколько же длились съемки? – Полтора года. Из театра я не уходил, играл свой репертуар. И это была прекрасная школа. Я в результате понял, что это две разные профессии – кино и театр, не имеющие ничего общего. – А где ярче проявляется личность? – В театре должна быть личность, а в кино можно и не быть личностью: все за тебя сделают режиссер и его команда. Так для меня кино и осталось второстепенным, а главным, конечно, театр. – Кстати, кажется, были разговоры, будто бы Яковлев не выдержал накала страстей в «Идиоте» – так вошел в образ, что двинулся умом? – Смешно, но слухи были как данность: он свихнулся. Мне рассказывали, а у меня, кроме смеха, ничего это не вызывало. Но, знаете, Пырьев на съемках так ко мне бережно относился, словно я был действительно нездоров – он на меня боялся дышать. Он же крикун был абсолютно сумасшедший в общении. Если ненавидит – сгноит человека, что и было неоднократно, а если уж он полюбил артиста, то всё. Но Мышкин – это «особстатья». Мы с ним обсуждали все, что он знает, и все, что я читал. Мышкин же для Достоевского был в некоторой степени идеалом. И Иван Александрович тоже взял это себе на вооружение – и для него Мышкин должен быть идеалом. И в человеческом смысле – актер, играющий Мышкина, должен быть таким же. В данном случае это относилось ко мне. Он орал на всех, даже позволил себе несколько раз наорать на Юлю Борисову – делал ей замечания в довольно резкой форме. Но, как только касалось меня, моментально: «Юрочка-Юрочка, пожалуйста, сделай то-то». Я, к моему счастью, никогда не пользовался этим. Но оценил как факт. – Все-таки вышли вы из Мышкина с душевными ранами, муками? – Нет, не было этого. Но надо мной все издевались, не жалея времени и сил. Буквально шагу нельзя было ступить, чтобы не спросили, почему нет второй серии? Я тогда очень много ездил по стране с концертами. Бомбил, что называется. И помню эти бесконечные записки из зала: «Почему нет второй серии «Идиота?» – Первая встреча с Чеховым у вас произошла в Вахтанговском? – Александра Ремизова поставила чеховского «Платонова», который стоял в афише как «Пьеса без названия». – Это то, что сделал потом Михалков, – «Неоконченная пьеса для механического пианино»? – Да-да. Я играл Трилецкого. Это была моя первая серьезная драматическая роль. – Но самого Платонова играл Гриценко? – По-моему, Гриценко нельзя было играть героев, даже чеховских. А моя роль была и драматической и с чудным чеховским юмором. Я ее до сих пор не могу забыть. – А «Насмешливое мое счастье» – спектакль, где вы играли самого Чехова? – Ремизова с таким энтузиазмом рассказывала мне об этой своей находке – пьесе Малюгина по письмам Чехова. Прочитал я эти письма и погиб! Работа была необыкновенной. Я тогда был чист. – Что вы имеете в виду? – Я тогда был не женат – развелся с первой женой, а на второй еще не женился. И потому был чист. Снимал комнату напротив театра, в Староконюшенном переулке, в угловом доме. Пожилая дама – близкая родственница Владимира Даля, автора толкового словаря, предоставила мне комнату в своей двухкомнатной квартире. Там я и готовился к спектаклю. Столько всего прочитал! У меня до сих пор хорошая библиотека, в которой собрано все о Чехове. К сожалению, лень-матушка не позволила мне сделать книгу – я ведь собрал редкие материалы об Антоне Павловиче, хотел рассказать в книге под названием «Мой Чехов», что такое личность Чехова. Получилось бы пособие для актера, который когда-нибудь будет играть в чеховских пьесах или его самого.
респект: http://vk.com/id131025745 Актёр Яковлев Юрий - Интервью в чешской редакции Московского радио СССР, к Международному дню театра ( вед.корресп. Юрий Яковлев март.1970г. из семейного архива) аудио http://svidetel.su/audio/1986 http://www.youtube.com/watch?v=UycGza4fP8s
респект: http://www.1tv.ru/public/pi=27006 02 декабря 2013 Звезда "Шулера" Ольга Лерман: Мечтаю стать Джеки Чаном в юбке Режиссер Эдуард Парри выделил Ольгу из сотен других актрис. На пробах он советовал девушке смотреть советские фильмы 80-х годов, чтобы проникнуться атмосферой того времени. И кажется, это ему удалось: даже придирчивым зрителям лента понравилась. Зимой ходила в комбинашке - Эдуард посоветовал пересмотреть "Приключения итальянцев в России", - рассказала нам Ольга. - Сказал, что хотел бы похожую героиню, разве что чуть более эмоциональную. "Шулер" - это большая работа режиссера. И мне кажется, заметно, с какой любовью она сделана. Вспоминаю, как режиссер на съемках подолгу разговаривал с каждым артистом - даже с теми, кто играл совсем небольшие роли. Объяснял, как лучше передать характер в той или иной сцене. Это большая редкость. Потому что чаще всего съемки - это конвейер: режиссер подгоняет, артистам приходится самим судорожно выбирать, как играть. Здесь же удалось по-настоящему насладиться процессом работы. Снимали в Одессе. Часть сотрудников съемочной группы были местные, травили байки, и мы все хохотали до колик в животе. Но бывало и не до смеха. Некоторые сцены снимали глубокой осенью. У нас по сюжету лето и жара. А на деле - павильон, где вместо четырех стен три. Я в легком платье или комбинашке. Ребята-техники протаскивали в павильон горячую трубу, чтобы хоть как-то прогреть воздух, но все равно холодрыга была жуткая. И даже в такой, казалось бы, неудобной обстановке никто не унывал. - Иногда перед такими сценами артисты принимают граммов по пятьдесят. - Ой, нет, я не любитель (улыбается). Меня не согрело бы, а скорее расслабило. Проснулись вместе всего раз - Симпатичными получились ваши романтические сцены с главным героем Костиком. - Да. Притом что сцен этих было немного - несколько раз целовались и еще раз проснулись вместе. Всё невинно показали, полунамеками. - Часто артисты переносят экранные чувства в реальную жизнь. - У нас с Антоном Феоктистовым такого не произошло. Все-таки съемки - это работа. А работу от личной жизни нужно отделять. К тому же Антон женат, у него прекрасная супруга. И у меня есть любимый мужчина. Это святое. - Какие роли хотели бы сыграть в кино? - Тут я планов не строю, роли приходят - и я играю. Хотя недавно поняла, что очень хотела бы сыграть женщину-супергероя. Джеки Чана в юбке Возможно, часть трюков я могла бы исполнить сама, все-таки я неплохо владею телом. Но пока предлагают лирических героинь, хоть и с разными характерами - поэтому я не против. - А были роли, от которых отказывались? - Нас учили, что отказываться артист не имеет права, и я согласна с таким девизом. Но вот играть в сериалах в 500 серий мне бы не хотелось. Не люблю, когда работа превращается в конвейер - ради денег и мелькания на экране. Бывало, отказывалась. КСТАТИ Юлия Борисова подарила талисман 25-летняя Ольга Лерман родилась и выросла в Баку. Там же окончила балетное училище. В Москве окончила Театральный институт имени Щукина. Служит в Театре им. Вахтангова, где - почти небывалый случай для молодой актрисы - играет главные роли. - Во многих спектаклях я танцую - спасибо балетному прошлому, -поделилась с нами Ольга. - И после премьеры "Отелло" великая Юлия Борисова подарила мне кулончик - серебряную пуанту. Ей самой когда-то этот талисман подарила балерина Екатерина Максимова. Такой знак внимания дорогого стоит.
респект: https://vk.com/public43163643 http://www.ok-magazine.ru/stars/interview/item26806.php#center 14.01.2014 Евгения Крегжде «Меня никогда не хвалят» Лицо ЕВГЕНИИ КРЕГЖДЕ знакомо каждому, кто хотя бы раз смотрел скетч-шоу «Даешь молодежь!» на СТС, а сейчас актрису можно увидеть в фильме Александра Велединского «Географ глобус пропил», в котором она сыграла воспитательницу детского сада. О славе, деньгах и о том, как ей достаются главные роли в театре, актриса рассказала в интервью OK! С Евгенией мы встретились в Театре им. Вахтангова после спектакля «Евгений Онегин». Милая девушка с двумя косичками, которой на вид не больше двадцати. «Так сложилось, что все женщины в нашем роду выглядят на десять лет моложе, — смеется Женя. — Должна вам признаться, в двадцать лет этот факт меня очень раздражал: я хотела встречаться с молодыми людьми, а ко мне относились как к двенадцатилетней девочке и не воспринимали всерьез. И личная жизнь появилась у меня значительно позже. Мой возраст начал меня догонять только сейчас! Зато это дает мне определенный запас времени, и я могу спокойно ждать встречи с режиссерами, с которыми мне бы очень хотелось поработать». - Женя, буквально сразу после того, как вы пришли в Театр им. Вахтангова, вы получили главную роль в спектакле «Мадемуазель Нитуш». Не было за спиной разговоров, мол, такая молодая, а уже главная роль? - Нет, такого не было. До этого я играла только в массовках, но в какой-то момент понадобилась срочная замена: Нонна Гришаева находилась в интересном положении, а других претенденток не было. Моя фактура подошла, к тому же я еще и пою. И режиссер Владимир Иванов решил ввести меня в четырехчасовой музыкальный спектакль. Для меня это был фантастический объем. Я держалась изо всех сил! Отыграла спектакль, а потом слегла с язвой желудка. И в этом весь мой характер: я лучше отдам все силы, а потом буду болеть! Тогда же мне досталась и еще одна главная роль. И снова потому, что актриса забеременела. В театре даже смеялись: «Не подходите к Крегжде — она оплодотворяет, чтобы заполучить роль!» (Смеется.) Но в то время ко мне относились с уважением. Говорить «А с какой это стати она играет главную роль?» начали чуть позже. Вас любят только тогда, когда вы ничего не играете! А когда у вас одна за другой появляются главные роли, это заметно осложняет взаимоотношения с другими актерами театра. - Вы сильно переживали из-за этого? - Мне все равно. Я пришла сюда работать, а не отдыхать. Я не сижу в буфете, никого не обсуждаю. Конечно, я тоже люблю посплетничать, но борюсь с этим: как только спектакль заканчивается, я стараюсь как можно быстрее покинуть театр, чтобы даже соблазна не было предаться сладостному занятию пообсуждать кого-то. А соблазн-то есть, я нормальный человек, и все человеческие слабости мне не чужды. - Наверняка масла в огонь подлила и ситуация, когда вас ввели в спектакль «Евгений Онегин» уже после его премьеры. - Да, я вышла на сцену буквально после двух репетиций. Но до этого я долгое время работала с Римасом Туминасом. Я понимаю его, можно сказать, с полуслова. Он из тех людей, которые придерживаются правила: «Бей своих, чтобы чужие боялись!» После спектакля я получаю огромное количество положительных эмоций от зрителей, а со стороны Туминаса, напротив, — огромное количество критики. Иногда это очень обидные слова, но зато я понимаю, что эти замечания делают меня сильнее и профессиональнее. - Неужели не хочется, чтобы вас похвалили? - Конечно, хочется. Но меня никогда не хвалят. Даже когда Римас Владимирович видит, что я всё сделала хорошо, он ничего не говорит. Я уже по его молчанию понимаю, что он мной доволен. Туминас для меня мастер и учитель не только в театре, но и по жизни, и его мнение для меня непререкаемо. Он в первую очередь воспитывает во мне личность. Например, я получаю по носу за любое проявление гордыни. -В детстве вы были послушной? - Нет, я была ужасной девочкой! Стыдно признаваться, но я закатывала истерики, сбегала из детского сада, теряла вещи, воровала лампочки в универмаге. В детстве мне нельзя было говорить «а тебе слабо?», потому что мне «слабо» не бывает. (Смеется.) Мы прыгали с крыши одной девятиэтажки на другую, постоянно воровали яблоки на соседских участках. Сейчас даже страшно вспоминать: что мы только не делали! У меня есть старший брат, так вот он как раз всегда был идеальным ребенком — послушным и правильным. И мне говорили: «Вот посмотри на Сережу!» И чем больше его хвалили, тем больше я делала наоборот. Поэтому в детстве меня называли «девочка наоборот». Родители меня и били, и ругали, и наказывали… - А как наказывали? - Полгода домашнего ареста за вранье или воровство. Зато теперь я ни за что не возьму чужого. Но в детстве мама с папой вели со мной настоящую борьбу. Конечно, я обижалась за такое строгое отношение, но сейчас я безмерно благодарна родителям. До сих пор не понимаю, как они все это выдержали! Я была эдакой отшельницей, очень замкнутой и скованной. Моя мама работала директором школы, а я, соответственно, была директорской дочкой. Могу сказать только одно: фильм «Чучело» — это про меня. Наверное, поэтому я была вечно протестующим ребенком. Помню момент, когда мы делали спектакль по Цветаевой. Я читала стихотворение «Мой милый, что тебе я сделала?». Сейчас я бы не взялась его читать, а тогда осмелилась. В тот момент я поняла: вот он, способ говорить с людьми о своих бедах и переживаниях. Играя на сцене, я была услышана, более того, понята и даже заняла определенное место в школе. С того момента началась моя любовь к театру. - А родители, как водится, были против этой любви? - Конечно! (Смеется.) У меня семья математиков-физиков, и я долго считалась аппендиксом своей семьи. Сейчас от разговоров нет и следа, но тогда было сложно. Мне прочили другую карьеру, а тут возник какой-то театр. Я очень хотела поехать в Москву поступать в театральный институт. Но родители были категорически против, и меня не пустили. Я год училась в другом институте, на менеджера по культуре, но всем своим существом я была в театральной студии. Как-то мама пришла на спектакль, расплакалась и поняла, что надо меня все-таки отпустить в Москву. Родители мне дали один шанс, сказали: «Не поступишь — вернешься и пойдешь доучиваться». Но я поступила. - А сейчас родители гордятся вами? - Для них я самая лучшая, самая талантливая, самая красивая. Они живут в Латвии, но даже на расстоянии всегда меня поддерживают. Мы можем неделю не созваниваться, но я знаю, что они рядом. Когда у меня сложный спектакль, я всегда звоню маме и прошу ее, чтобы она за меня помолилась. А еще маме с папой кажется, что здесь, в Москве, я голодаю, поэтому они всё время стараются передать мне какие-то продукты и варенье. (Смеется.) - Женя, в вашей жизни был период, когда вы много снимались в сериалах. Вам не обидно, что у большинства вы ассоциируетесь с проектом «Даешь молодежь!»? - Что скрывать, этим я зарабатывала деньги, которых у меня на тот момент не было. Сегодня я об этом жалею. Мне радостно, что меня узнают, но когда встречают словами «Ой, ну Вале-е-ера!», а я только что отыграла Татьяну в «Евгении Онегине» или Соню в «Дяде Ване», конечно, становится обидно. Понимаете, узнаваемость, которую дают такие сериалы, очень дешево стоит и быстро проходит. За такой славой я не гонюсь. Я очень люблю комедии, но хочу, чтобы они были сделаны на достойном уровне. Я соглашаюсь только на те роли, в которых могу по-настоящему раскрыться. И пусть они небольшие и не принесут мне мгновенную славу, но зато я понимаю, что для этого проекта нужна именно я. Для актера очень важно испытывать гордость за свою работу и отвечать за каждую секунду, проведенную на сцене. К сожалению, пока мне не предлагают те роли, которые мне хотелось бы сыграть, потому что есть другие, более раскрученные актрисы. И у меня даже нет возможности попробоваться и доказать, что я могу не хуже, а может быть, и лучше. Обидно, а что поделаешь? - Вы так много работаете, а на личную жизнь время остается? - В этом я человек крайностей: могу долгое время не влюбляться, но если влюблюсь, то отдаюсь этому чувству полностью. Автор: Юлия Красновская
респект: https://vk.com/vahtangovteatr http://www.vakhtangov.ru/mediabox/interview/press/28974 1 мая 2014 Владимир Симонов: Этот мир мне близок Автор: Жанна Филатова Издание: Театральная афиша Народному артисту Владимиру Симонову нет причины жаловаться на свою актерскую судьбу в Вахтанговском теат-ре. Он всегда был любим публикой и имел достаточно хороших ролей. Среди них – Панталоне в «Принцессе Турандот», Монахов в «Варварах», Жан во «Фрекен Жюли», полковник Шато-Жибюс в водевиле «Мадемуазель Нитуш» и многие, многие другие. Так могло продолжаться и далее, если бы не одно обстоятельство – тот самый «миг между прошлым и будущим», который ломает привычное течение вполне устоявшейся жизни… Это редкое счастье выпадает далеко не каждому актеру. Но с приходом в Театр им. Евг. Вахтангова Римаса Туминаса в судьбе Симонова произошли те значительные, можно сказать – знаковые, изменения, которые вывели его на совершенно новый уровень актерского мастерства. Более того, сделали артиста одной из главных, ключевых фигур в строительстве нового театра, художественное мироощущение которого основывается на философском осмыслении трагикомической сути человеческой жизни на земле, в какую бы эпоху эта жизнь ни протекала. Сегодня Владимир Симонов – единственный артист, с которым Римас Туминас сделал пять спектаклей: «Троил и Крессид» Шекспира (Пандар), «Дядя Ваня» Чехова (Серебряков), «Ветер шумит в тополях» Сиблейраса (Рэне), «Евгений Онегин» Пушкина (Гусар в отставке), «Улыбнись нам, Господи» Кановича (Эфраим). – Новая премьера в Театре им. Евг. Вахтангова – спектакль «Улыбнись нам, Господи» по малоизвестному в России роману Кановича. Каким было первое впечатление от предложенного вам материала? – Прочел. Первое, о чем Римас спросил меня при встрече, – «Ну как?». И в том, как он это сказал, уже был заложен своего рода ответ, потому что я столкнулся не с драматургией в привычном понимании, где есть завязка, кульминация, развитие действия и персонажей, а с материалом, существующим вне ее законов. Это был настоящий сценарий. И я сразу понял, что этот спектакль, как никакой другой поставленный Туминасом в Вахтанговском театре, будет делаться вживую, то есть с изменениями в тексте, с расстановкой новых акцентов. Конечно, все спектакли делаются так, но здесь особый случай. Например, есть пьеса Чехова «Дядя Ваня». О постановках можно говорить много, насколько театр отступил от драматургии, насколько по-новому прочел ее режиссер. Но «Дядя Ваня» – это «Дядя Ваня»! Мы все знаем эту пьесу и думаем, что это как дважды два – четыре. А в «Улыбнись нам, Господи» все не так. Здесь нужна была иная формула, здесь дважды два – не четыре… Поэтому я сразу понял, что спектакль будет лепиться у нас на глазах и с нашим участием. – Что было самым сложным в этой работе? – Туминас сказал, что все будет делаться на ходу, в том смысле, что монументальность книги нужно превратить в материал для сцены. И главная задача уже была сформулирована автором романа Кановичем: «Самое главное здесь – не играть!» Но для артистов эта формула оказалась еще более усложненной, потому что надо было играть то, что называется «не играть». И мы понимали, что играть все равно надо, но вот как сыграть «не играя», это и было основной задачей. Актеры играют, но у зрителей должно быть ощущение, что, с одной стороны, они просто живут на сцене, а с другой – что создают некие монументальные образы. И в этом тоже была сложность, потому что история начинается с самых простых вещей: лошадь, телега, путешествие, сын в опасности… Но по дороге вдруг возникают ситуации и мысли, которые относятся к общечеловеческим вещам: недопонимание с детьми, размышления о свободе, независимости, ценностях настоящих и мнимых, которые шлейфом тянутся за человечеством и временами приводят к трагическому финалу и так далее, далее, далее... – Как принимают спектакль зрители? – Конечно, спектакль, особенно такой, еще только начинает свою жизнь. Для меня это монументальный спектакль, который находится в самом начале своего пути. Я бы даже сказал, что сейчас, когда премьера уже состоялась, у нас идут репетиции со зрителем. В каком-нибудь другом спектакле можно предугадать, как и что будет происходить, а здесь – невозможно. Мы не отступаем от своих позиций, уважаем мнение публики, ее интерес и пытаемся рассказать историю, которая была бы ей небезразлична. Надо понять, что нужно зрителям – чуть больше монументальности или чуть больше органики, чуть больше где-то играть или где-то не играть… И вот сейчас идет именно этот процесс. Спектакль ведь как книга: вот она написана, но это только начало; дальше книгу надо читать, читать и читать; надо о ней много говорить, обсуждать; спорить о том, что написано. Вот тогда книга становится книгой. А то, что она просто написана, – это еще ничего не значит, потому что ее еще никто не читал. Книгой она станет через какое-то время, когда будет будоражить умы, заставит говорить о себе. Хочется как можно быстрее познакомиться со зрителями. Конечно, в таких спектаклях, как «Дядя Ваня» или «Евгений Онегин», это знакомство было короче. В «Улыбнись нам, Господи» путь зрителей к этому спектаклю еще только начинается. – Вы – единственный артист, с которым Римас Туминас на посту -художественного руководителя сделал пять спектаклей. Значит ли это, что между артистом Симоновым и режиссером Туминасом есть особое, творческое, взаимопонимание? – Надеюсь. На первой нашей работе, спектакле «Троил и Крессида» по Шекспиру, произошла какая-то вспышка взаимопонимания. Но вспышку эту надо было сберечь и развить. И слава богу, что с этим «сбережением» и «развитием» все получилось. Бывало так, что после «Троила и Крессиды» ко мне даже подходили коллеги с вопросами, и я стал таким консультантом по Римасу. Спрашивали, что он имел в виду, когда говорил то-то и то-то. Я объяснял, что если он просит сделать то-то и то-то в данной ситуации, то можно и даже нужно сделать по-своему. И тогда он скажет: «Да, вот именно это я и просил сделать!» Но такие вещи мало понимать – их надо угадывать. Римас – режиссер, который не говорит прямо. Его надо «читать» с транскрипцией, внимательно слушать и угадывать то, что он предлагает. Я надеюсь, у меня так сложилось, что его мироощущение, его чувство юмора, его видение мира, его боль за этот мир в какой-то степени совпадают с моими. Очень на многие вещи мы смотрим одинаково. Иногда понимание возникает сразу, а иногда оно требует развития, определенной работы. Но я думаю, что, несмотря на то, что мы с ним сделали пять работ, нам все равно есть куда идти вместе, есть куда копать. – Одна из лучших ваших ролей – это профессор Серебряков в чеховском «Дяде Ване». Между этим героем и вами есть точки соприкосновения, вы его понимаете, вы ему сочувствуете? – Образ рождался сложно. Когда мне предложили эту роль, первое, о чем я подумал, – что же это, неужели я такой старый? Мне тогда было 50, а моему герою лет на десять больше. Однако я быстро понял, что Туминасу возраст Серебрякова не важен. Важно сыграть предложенную тему, а это уже совсем иная задача. Не скрою, что, когда мы начали и только искали, у меня возникли некоторые сомнения. Я думал, что если это будет классическое решение, то зачем здесь я? А если нужен именно я, то давайте сделаем так, как я это вижу, как я это чувствую. И Римас пошел на это. Так получился тот Серебряков, который получился. И моя радость от этой роли состоит в том, что, как бы это ни было эксцентрично, по-вахтанговски, я не отступил от Чехова. Автору в этой роли не лгу. А как еще должен вести себя этот раздутый, воспаленный, неудовлетворенный, обиженный, не понимающий, как он оказался в этой ситуации, растерянный человек? Образ Серебрякова у меня называется «ни с того ни с сего». Он действительно очутился в этом доме ни с того ни с сего. Его отправили в отставку, да мало ли кого у нас несправедливо отправляют в отставку? Он – муж, у него есть жена. Он приехал к себе домой, потому что действие происходит в усадьбе Серебрякова, а не у кого-то еще. Он приехал к себе домой, и выясняется, что один хочет изнасиловать его жену, а другой хочет его убить. За что? Как человеку вести себя в этой ситуации? И он находит выход – оставляет им деньги и уезжает в Харьков, где собирается учить студентов. Это ужасно, когда тебе не могут простить твою же старость! И я его понимаю, я ему сочувствую, я его оправдываю. – Ваше участие в «Евгении Онегине» было спонтанным. Такое случается не часто, когда артисты вашего уровня соглашаются на срочный ввод. Но вы на это пошли. Почему? – Была производственная необходимость, и я на это пошел, потому что есть такое понятие, как профессиональный долг. Меня попросили сыграть – я согласился и не жалею. Уверен, что сделал правильно, и, более того, постарался честно сделать то, что я считал нужным в этой роли. – Для европейской публики Пушкин просто автор, о котором она мало что знает. Это отразилось на восприятии спектакля французами? – В Париже реакции зала были иными, чем в России. Это же Франция! Где-то они похожи на нас, где-то – они совсем другие. Но всегда в других странах истина возникает не в процессе спектакля, а в финале, там понимаешь, насколько зрители благодарны, что они поняли. Дома наши люди понимают быстрее, там – большой процент времени уходит на то, чтобы сидящие в зале разобрались, что к чему. А в финале это выливается либо в благодарность, либо в непонимание. У нас в «Онегине» это вылилось в благодарность. – Вы всегда остро, тонко и точно чувствуете жанр тех спектаклей, в которых играли, будь то французский водевиль «Мадемуазель Нитуш» Эрве или драма «Варвары» Горького. Но в спектаклях Туминаса жанра в чистом виде не существует. Как вы ощущаете себя в этой жанровой неопределенности? – Я как раз очень хорошо себя чувствую в такой стихии, потому что она как наша жизнь: смешно, грустно, трагично, комично… Мне нравится это простое сложное существование. Мы ведь как живем? Побились, поругались, потом посмеялись, потом поплакали… Про важное можем сказать, что это ерунда, а ерунду назвать важной. Мне в философском театральном представлении Римаса Туминаса комфортно, я его кожей чувствую… В «Троиле и Крессиде» рубили капусту с философскими речами от Шекспира, а в «Онегине» герой и заяц в какой-то момент совместились. На сегодняшний день Римас в одном спектакле соединяет так хитро, умно, умело, оправданно, казалось бы, несовместимые вещи, и это акт искусства. И из этой дисгармонии вдруг возникает его гармония. И этот мир мне близок. Римас вообще делает спектакли очень смело, потому что не боится прислушаться к тому, что ему предлагают. Несмотря на свою интеллигентность, он очень смелый художник и смелый человек. И он сознательно идет на риск, хотя и понимает, что спектакль, в котором он рискует, может и не прозвучать. Но он идет на это!
респект: https://vk.com/vahtangovteatr http://www.teatrall.ru/post/499-evgeniya-kregzhde/ 16 июня 2014 г. Евгения Крегжде: «Я делаю только то, что мне нравится, и в этом я, безусловно, счастливый человек» Евгения Крегжде, популярная актриса и исполнительница роли Татьяны в нашумевшем «Евгении Онегине» театра Вахтангова дала эксклюзивное интервью порталу «Весь театр» В Театре Вахтангова к 450-летию Вильяма Шекспира открылась выставка костюмов из спектаклей, поставленных по его пьесам. В канун большого юбилея лишь ленивый не отдал дань гению великого драматурга. Так случилось, что и разговор с актрисой Евгенией Крегжде, только что вернувшейся из Румынии с театрального фестиваля, начался с воспоминаний о шекспировском фестивале в Лондоне: исполняя тогда одну из главных ролей в спектакле «Мера за меру», она в театре «Глобус» испытала самый настоящий катарсис. Вахтанговским артистам по ходу действия подыгрывала сама природа: где требовалось, хлестала дождем и ветром, а в нужный момент, словно так и было задумано режиссером Юрием Бутусовым, на сцену под открытым небом светило солнце. В Англии постановка Театра Вахтангова была признана одним из лучших спектаклей по этой пьесе Шекспира. - Евгения, вы попали в Театр Вахтангова после окончания Щукинского театрального училища. Каково было стоять на прославленной сцене рядом со знаменитыми артистами? Выход на сцену был для вас экзаменом, учебой или боем, в котором нужно доказывать свое право находиться на этой сцене? - Вы спрашиваете о самом начале пути? Меня в театр приняли так тепло и нежно, что ничего доказывать не пришлось. Это сейчас в театре огромное количество молодежи и большая конкуренция, а на тот момент, когда я пришла (это было десять лет назад), театр был в несколько ином состоянии. Еще не было Римаса Владимировича, взял меня в театр Михаил Александрович Ульянов, и, можно сказать, благословил, это - очень хорошее воспоминание. Я пришла в какую-то спокойную воду - не было конкуренции, и все эти сложные моменты я как-то легко обошла. - Любой театр, хоть и в шутку, называют «террариумом единомышленников», как не оказаться съеденной, как самой никого не «съесть»? Есть ли у вас друзья в театре? - Есть. Их немного, и не может быть много. Я не отношусь к театру как к семье, может, от того, что росла в Европе. Для меня театр это - место, в котором мы работаем, творим, и где нас объединяют общие цели. Мы – не семья, мы не должны любить друг друга, но должны уважать друг друга, это – самое важное. Понимание этого и такое отношение помогают мне не внедряться в какие-то кулуарные истории, обходить их. Я прихожу в театр репетировать, играть спектакли и, не задерживаясь в коридорах, сразу ухожу, причем каждый раз как в последний - Римас научил. А "не быть съеденной" можно только одним способом: надо просто делать свое дело так, как не делает его никто: быть наиболее достоверным, конкретным и искренним с людьми. Это, кстати, моя молитва перед каждым выходом на сцену. Я же съедать никого не собиралась и в будущем не планирую (смеется). Откровенно говоря, мысли мои не тем заняты. - Есть много хороших примеров, когда выпускной курс становился новым театром, так было у «фоменок», «женовачей». Если бы была такая возможность, хотелось бы вам оказаться в таком театре-студии, где все друзья и все равны? - Я очень трепетно отношусь к фоменкам и женовачам, там служит много моих друзей, но я не знаю, как ответить на вопрос «если бы?»: история не терпит сослагательного наклонения. Моя жизнь пошла в ином русле, и я ее принимаю такой, какая она есть, и потом я - не коллективный человек. Подчиняясь всем правилам, я все равно буду держаться неким отшельником, мне так удобнее, гармоничней, что ли, когда немного в стороне, тогда же и со стороны многое виднее, не правда ли? Но при всем этом я очень трепетно и нежно отношусь к моим партнерам по сцене, мне важно, чтобы они были в хорошем состоянии, готовые к сотрудничеству. Я всегда стараюсь перед спектаклем подойти, "пошептаться" не важно, о чем, наладить с ними какую-то связь - ниточку, потому как вместе пойдем в путь, нужны будем друг другу! - В Театре Вахтангова все больше спектаклей на тему нравственного выбора, верности идеалам, вы сыграли много таких героинь. Женя, а сами вы когда-нибудь стояли перед выбором, когда жизнь после принятого решения шла совершенно по-другому? - На перекрестках, на которых можно было развернуться, изменить своим принципам и пойти совершенно в другую сторону, стояла не раз... И не раз приходилось что-то перебарывать и учиться прекрасному и ужасному слову - смирение. Но случалось и малодушие. Что тут скажешь? Я живой, безумно страстный человек... - Вы, наверное, поняли, что я веду к вопросу о работе над образом Татьяны Лариной… - Я поняла. Мои жизненные испытания, мой выбор, который происходил не единожды, безусловно, позволили мне понять ее последний монолог, ее отповедь. Знаете, в актерстве можно опираться на внешние наблюдения, на впечатления от литературы, от изобразительного искусства, да от чего угодно, но Татьяна, так уж получилось – абсолютно моя история, хотя, возможно, и не настолько последовательная, полноценная. Это такая, знаете, щемящая тоска по любви сногсшибающей, еще не знающей мудрости, наивной. Это тоска по всему тому, что не случилось в жизни, что потеряли или от чего пришлось, к сожалению, отказаться. Все эти мысли занимают мою бренную головушку, как, впрочем, и сердце ("проходили, знаем, больно"). Именно поэтому роль стала моей исповедью, неким плачем по собственному малодушию. И именно потому, выходя на сцену, знаю, что испытываешь в тот момент, когда отказываешься от самого дорогого и любимого, и чего это тебе, черт побери, стоит. - Ваш театр несет разумное, доброе, вечное, но можно ли удержаться на этой высокой ноте, то есть жить на одну театральную зарплату, или все же приходится уступать бренной прозе и иногда сниматься в сериалах? Я знаю, что вас уже сто раз спрашивали про сериал «Даешь молодежь!», но он популярен, и мне интересно, что или кто может вас уговорить участвовать в подобном проекте? - Ни в чем подобном я уже лет пять или шесть не снимаюсь, и снималась я там лишь по двум причинам. Во-первых, там была хорошая компания творческих людей, которые что-то хотели делать в определенном жанре, и этот жанр, как я посчитала, имеет право на жизнь, потому как несет радость. Мне было интересно с этими людьми работать, они меня многому научили, и это был, безусловно, взаимообмен. Вторая причина – конечно же, деньги, но, когда я пять лет назад встала на ноги, я совершила в своей жизни выбор: сказав себе, что я больше никогда не буду сниматься там, где не хочу, и делать ту работу, которая не отвечает моим воззрениям на творчество. И до сих пор своему выбору "век верна", хоть и случаются "бедные периоды", как я их называю. Помогает, конечно же то, что я - достаточно неприхотливый человек, мне не нужна ни яхта, ни баснословные богатства. Крыша над головой, любимая работа, бокал хорошего вина - меня вполне устраивают (улыбается). Мало кто может так сказать: «Я делаю только то, что мне нравится…», и в этом я, безусловно, счастливый человек. Сейчас не стоит вопрос денег, в частности, и потому, что нам в театре достаточно хорошо платят. Так получилось с приходом Римаса Туминаса и Кирилла Игоревича Крока, который является замечательнейшим директором, лучшим директором, которого я видела когда-либо. К нему можно прийти и с болезнями, и с радостями, и с горестями, его кабинет всегда открыт. Так вот, в связи со всем этим я имею возможность идти по своему пути и находиться в полной гармонии. - Актеры – люди жадные до работы: сколько бы ни было ролей, хотят играть еще и еще. Пока вы так молоды и прекрасно выглядите, есть ли еще несыгранные роли мечты, соответствующие вашему сегодняшнему виду и состоянию? - Если говорить о внешности, я не боюсь выглядеть разной. У меня нет какого-то конкретного амплуа, мое лицо гримеры называют «никакое», и я к этому привыкла. Из меня можно сделать холодной красоты Татьяну, некрасивую Соню, невероятную Лизу Тушину, монахиню Изабеллу - я сейчас говорю о театре. Да и Римас постоянно говорит, что надо играть не роль, а тему! Может быть, поэтому я не боюсь постареть, знаю, что в каждой предложенной роли я найду что-то свое, свою тему. Никогда у меня не было так, чтобы я сидела дома и думала: «Хочу сыграть вот то или это…». Просто времени на это не было, наверное. Так получилось, что многие лучшие женские роли я уже сыграла за годы учебы или играю их сейчас в Театре Вахтангова. Мой худрук в Щукинском училище Михаил Борисович Борисов не жадничал и давал мне прекрасные отрывки, и Римас Владимирович постоянно дает мне сыграть самые интересные характеры мировой драматургии. В этом плане, можно сказать, я - «зажравшаяся актриса» (смеется). - Довольно редкий случай… - Ну, хорошо, если докопаться, то... Роксана! Очень люблю "Сирано де Бержерака"! Как и "Пер Гюнта". А потому... Сольвейг! Но, ни с кем, кроме Римаса, в эти два плавания я не отправилась бы. Слишком дороги моему сердцу эти истории! - Женя, вы не раз называли Римаса Туминаса своим Учителем не только в театре, профессии, но и в жизни. Для вас много значил ваш руководитель курса в Щукинском училище Михаил Борисович Борисов. А кто еще был вашим Учителем, кто повлиял на вашу жизнь? - В профессию меня привела Людмила Евсеевна Шевченко (мой первый педагог в рижской театральной студии), она до сих пор управляет детским театром в Риге. Она – характерная актриса времен режиссера Адольфа Шапиро, когда он руководил Рижским ТЮЗом. Она, такая, знаете, маленькая, с вечной сигареткой во рту и низким голосом, а ля Раневская! Такая же сочная, ироничная и талантливая! Людмила Евсеевна дала мне самое главное: она научила меня любить театр, часто вопреки, но всегда до конца. И моя безграничная, всепрощающая любовь к театру – от нее. Именно Шевченко настояла на моем обучении в Москве, убедив родителей в том, что это - мой путь. Мы до сих пор с ней общаемся. Михаил Борисович Борисов взял меня в Щукинское училище сразу на третий тур, и у нас мгновенно возникло удивительное взаимопонимание. Михаил Борисович очень нежно ко мне относился. Я пришла к нему таким категоричным ребенком, что он сразу понял, что меня нельзя третировать, потому как закрываюсь, сразу становлюсь воинствующей, и при этом надо «держать руку на пульсе» и вовремя меня осаждать. Лучшие роли, лучшие отрывки, лучшие педагоги – вот чем окружил он меня во время учебы. Не забывая при этом время от времени выкидывать меня, постыдно трепля за ухо, из аудитории за гордыню мою, за характер скверный... В этом было воспитание! Этим приемом, должна признаться, пользуется до сих пор и Римас! И, пожалуй, только сейчас могу до конца это все понять и поклониться обоим за внимание и любовь ко мне! - Женя, вы переехали в Москву в начале двухтысячных… - В 2001-м. - Заметили ли вы во время полного погружения в театральную учебу, в каком оказались городе? Какой оказалась Москва для вас, иностранки, и чем она стала для вас, спустя годы? Кем вы себя чувствуете, бывая за границей, россиянкой или нет? - Когда я приехала, все мне здесь казалось странным. У нас в Риге можно было, условно говоря, позвать менеджера в магазине, чтобы он разрулил какую-то ситуацию, здесь этого не было, и меня могли в магазине послать куда подальше. Для меня, домашнего европейского ребенка, это было ущемлением прав. Конечно, все это вызвало кучу историй о типичной русской ментальности, которая для меня была в диковинку. Сначала меня это сильно насторожило, потом я начала постепенно привыкать и влюбляться в этот город, обрусела, как я говорю. Со временем он стал моей жизнью, частью меня. Я стараюсь не видеть только плохое или только хорошее. Сейчас, когда приезжаю к родителям в Ригу, могу через неделю сказать маме: «Мне надо домой…». Москва стала моим домом, мне здесь хорошо, уютно, у меня здесь друзья. Я не понимаю людей, которые говорят, что Москва – ужасный город. Москва – лучший город для тех, кто хочет реализоваться, заработать деньги, найти свое предназначение, здесь просто невероятные возможности. Тот, кто этого не видит, либо дурак, либо лентяй. Московский темпоритм – абсолютно мой. По характеру я - абсолютно не латышка, в смысле энергетики, драйва: мне надо быстро ходить, куда-то стремиться. Я люблю сделать все дела за час, а потом три часа ничего не делать и наслаждаться кофе на какой-нибудь веранде. Здесь - животрепещущая, пульсирующая жизнь: не успел - опоздал, и меня это, ленивого по природе человека, мобилизует! Но это вовсе не противоречит моей страстной любви к Европе. Я очень часто уезжаю туда отдыхать, путешествовать, когда чувствую, что наступило внутреннее, духовное истощение, что надо напитаться, наполнить себя. В такие поездки отправляюсь всегда одна. Обычно я еду в какой-то один город, например, Рим - на две недели… - И гуляете по улицам одна? - Что вы, через два-три дня у меня уже полно друзей, которые показывают мне город не так, как его туристы видят, а так, как воспринимает его обычный житель. Во-первых - это повышение уровня языка, во-вторых - погружение в саму культуру страны... - И этот человек в начале интервью уверял, что он – интроверт… - Во мне живет несколько людей. Могу, например, забиться на две недели дома, отключить телефон, и никто до меня не дозвонится. Во мне есть, как я говорю, «чувственный чувак» и «разумный чувак», и я их научила, в общем-то, дружить, но иногда они, естественно, ведут войны. Есть закрытый чувак, а есть экстраверт, общения ищущий. То, что я знакомлюсь с людьми в других городах, еще не значит, что они входят в мое близкое пространство. Если говорить о друзьях, у меня их – пять, не больше. С ними я могу общаться, не отдавая себе отчета в том, что говорю. Всех остальных очень и очень много, поскольку я многим интересуюсь в жизни: литературой, историей, языками, спортом, изобразительным искусством, путешествиями. Мне вот, например, интересен фейсбук: там множество замечательных людей выкладывают разные статьи, касающиеся их интересов и увлечений. Я же, как любознательный человек, через них имею возможность получить новое знание, о котором не ведала, чем не интересовалась вовсе. Так, я месяц назад зацепилась за чей-то пост и подняла всю информацию о Карибском кризисе. Для чего? Да не знаю..., для полноты жизни! - Для россиян Прибалтика всегда была Европой, причем такой неделимой частью, где латыши, литовцы, эстонцы особо не различались. А можете ли вы сами перечислить отличия литовского и латышского менталитетов, например? Вам с Римасом Туминасом, наверное, проще друг друга понять? - Латвия и Литва очень близки и по менталитету, и по культуре, и по языку. А вот Эстония имеет мало общего с нами, и все анекдоты типа «далеко ли до Таллинна?» - это про них, скорее. С Туминасом мы действительно здорово понимаем друг друга, у нас, безусловно, одна атмосфера, одна общая земля, общая культура, вкус детства, запах хлеба. Сейчас, особенно после стольких сделанных вместе работ, ему почти ничего не надо мне объяснять. - В вашей биографии есть такая страничка: прошлым летом вы прошли курс актерского мастерства у Иванны Чаббак. Зачем вам это было нужно, вы собираетесь сниматься в Голливуде? - Нет-нет, это совсем другая история. Я, на самом деле, такой человек-антиплан. Вот сейчас мы с вами делаем интервью, вечером у меня спектакль, а дальше я ничего не знаю. И также мои поездки, о которых я вам рассказывала. Вот есть у меня, например, четырнадцать свободных дней, я встаю утром, наливаю себе чашку чая, закуриваю сигаретку, открываю карту мира и думаю: «А куда бы тебе хотелось поехать, Женя?». Естественно, я заранее коплю для этих целей деньги. Я быстро решаю, куда еду - в Испанию, Швецию или Италию, и уже вечером я - там. По дороге в аэропорт заказываю отели и все остальное. Америка для меня возникла таким же образом, совершенно случайно, вся группа уже была собрана, оставалось пару мест, вот так мы с Женей Стычкиным и присоединились. Мне позвонили, у меня было свободное время, и я поехала. Отправилась я туда именно на обучение, а не для возможной карьеры в Голливуде, к этому я довольно скептически отношусь, хотя если б у меня было две жизни, возможно к этому вопросу я бы еще вернулась. А вообще-то, мне надо пять жизней (смеется), поскольку у меня есть несколько увлечений, которыми я хотела бы заниматься на профессиональном уровне. Но всего, к сожалению, не успеть... Но вернемся к Америке. Иванна Чаббак – замечательный талантливый харизматичный педагог. Это был очень интересный опыт. Наша группа была интегрирована в американскую среду, таким образом, у нас был не только русский, но и американский классы… - Для тех, кто владел языком, конечно? - Это было одним из условий: мы все владели английским в той или иной степени. Было интересно встретиться с другой ментальностью, другим способом игры, другим воззрением на искусство. Там люди – трудолюбивые, любознательные, ищущие. Когда я после месяца обучения, окрыленная, вернулась в московскую арт-действительность, мне сразу захотелось обратно в Америку, потому что там хотят, могут и делают, а у нас как-то эта цепочка разрывается. Мне же всегда надо «здесь и сейчас», если я горю. - Женя, а про ваши пять жизней расскажите подробней, как бы вы каждую из них прожили? - Первую – здесь в России, в Театре Вахтангова. Это тот путь, по которому, собственно, иду. Во второй я б хотела уехать в Америку и попробовать себя в их кинематографе. Третью я хотела бы посвятить писательству, для меня это - очень близкая история, я что-то иногда пописываю у себя в фейсбуке, и это, к моему большому удивлению, вызывает отклик у людей, то есть это интересно не только мне, а значит, вдохновляет на продолжение. Но для того, чтобы сделать что-то художественно-цельное, продуманное и законченное, нужно время и другой подход! Пока же забавляюсь поэтическо-прозаическим дуракавалянием, когда есть три часа, веранда и кофе (улыбается). В четвертой мне бы хотелось выучить много-много языков, это связано с моей любовью к путешествиям. - У вас и так три языка в арсенале… - Но я хочу еще, а у меня нет на это времени. Я хочу с итальянцами разговаривать на итальянском, с французами - по-французски, и мне кажется, это - очень круто. Каждый новый язык грандиозно расширяет мировоззрение. У тебя появляется возможность вобрать в себя другую культуру, другую историю, другую точку зрения на мир. Конечно, я выделяю время на изучение языков и сейчас, но не в той мере, в которой мне хотелось бы. А пятая жизнь была бы связана с моим сельскохозяйственным детством в Латвии. Меня, знаете, как родители воспитывали? У нас было двадцать четыре сотки огорода, две теплицы, сад, и я все это вспахивала, пропалывала, поливала каждое лето с шести утра до шести вечера. Родители мне говорили: «Лето работаешь, а за это мы везем тебя с Европой знакомиться, отдыхать». Таким образом, они приучили меня к труду и показали совсем еще юной девочке лучшие музеи и достопримечательности Европы. Я увлеклась бы ландшафтным дизайном, и могла в следующей жизни этим заниматься потому, что это – безусловное творчество, связанное с природой. Возможно, когда-нибудь у меня будет дача, и я там что-нибудь сварганю. - Вы выросли в семье, в которой за столом традиционно собиралось несколько поколений, все общались, разговаривали, даже играли. В наш стремительный век ни у кого нет на это времени, но вечные ценности все же должны оставаться. Какие они у вас? - Мне кажется, все самое лучшее, что есть во мне, дали мои родители. Я часто встречаю людей, которые жалуются, что родители их закомплексовали, что они далеки друг от друга. А у меня – действительно фантастическая семья, и это - редкий сейчас случай: мама с папой всю жизнь вместе, бабушка с дедушкой прожили вместе пятьдесят пять лет, к сожалению, дедушка недавно умер. У нас культ семьи, образования, работы. У мамы несколько образований и она, пожалуй, одна из самых умнейших женщин, которых я встречала в жизни. А папа - такой мудрый старец, он - всегда главный, к нему все идут за советом. Брат - лучший кризисменеджер в Прибалтике! Они - моя гордость! Эти люди приучили меня к ответственности: если что-то делаешь, то делай на все сто, либо вовсе не делай. Научили бороться с несправедливостью, с малодушием, не красть, не лгать, идти до конца в каких-то важных вещах, если любишь, если веришь. Это всё к вашему вопросу о вечных ценностях, то, что вынесла из детства. - Тогда не могу не спросить, хотя вы и обмолвились по поводу фейсбука, что там вы вне политики, но сейчас такое время, что у человека обязательно должна быть какая-то позиция, ваша какая? - Моя позиция схожа с позицией Чехова: «Надо, господа, дело делать». Можно сколько угодно кричать, идти с транспарантами, что-то доказывать, но моя позиция – делать дело. Я думаю, что много информации скрыто от нас. У меня дед – математик, мама – физик, так что какой-то аналитической структурой ума я обладаю, поэтому считаю, что нельзя делать какие-то выводы, если недостаточно информации, а ее недостаточно, как вы понимаете, есть только та часть, которую нам дают. Можно, конечно, потратить жизнь, чтобы в этом разобраться, но я считаю, что творческие люди должны заниматься творчеством, учителя – учить, доктора – лечить. Ты не можешь взять и прям сейчас изменить мир. Но ты все-таки можешь, и я в этом абсолютно убеждена, влиять на этот процесс постепенно, а именно: изменяя мир вокруг себя. Простые примеры: не кидай мусор, если ты не хочешь, чтобы твой город был грязным; делай свое дело так, как хотел бы, чтобы его исполняли все, с желанием "что-то создать", а не разрушить; воспитай своих детей так, как хотел бы видеть будущее поколение людей. Меняй мир рядом с собой, не кричи, не трать на это время... - Женя, вы меня совершенно покорили. Если бы у меня была волшебная палочка, я подарила бы ее вам. Какие были бы ваши три желания? - Мне хочется посмотреть на мир, который развивался бы в том ключе, который я описала выше, было бы интересно узнать, к каким результатам это привело бы! Второе желание: мне бы опять же хотелось посмотреть на мир, в котором много внимания и средств уделяются образованию, медицине, науке и искусству, но, в первую очередь, все же образованию и медицине, потому как учителей и врачей я ставлю выше других профессий на земле. А третье - чтобы не было войны. - Ну, если все люди будут хорошо образованы, они не допустят беды… - Безусловно. Все беды от глупости, необразованности, гордыни, все конфликты из-за этого, мне кажется. Так пусть не будет войны! Беседовала Лариса Каневская Фото Юлии Чечиковой
респект: http://antipenko.forum24.ru/ http://www.youtube.com/watch?v=DkpG6oQ0mPQ Опубликовано: 27 февр. 2014 г. Кирилл Крок -- директор Государственного академического театра им. Евг. Вахтангова. Путь до статуса одного из самых успешных директоров театров начинался с брошенного юридического института, работы бутафором, осветителем, монтировщиком сцены в московском ТЮЗе, работы в Детском центр-театре "На Полянке", в Московском театре иллюзий. Пока, наконец, в 2000 г. он не пришел на должность директора-распорядителя в московский театр "Модернъ". В это время он одновременно был заместителем ректора Школы-студии МХАТ и директором ее Учебного театра. Кирилл Крок рассказывает о том, как удалось повлиять на законодательство и из финансируемой организации превратить театр в высокоприбыльный, где практически никогда не бывает свободных мест. Секрет победы в том, что ничего не было разрушено и уничтожено. Его принцип работы -- создавать новое на прочном фундаменте старого. Среди планов на будущее -- открытие строящегося в настоящее время комплекса и еще одной сцены театра. О работе в команде и сложившемся творческом тандеме с художественным руководителем Римасом Туминасом, о гастролях в Париже, о подвигах, которые совершают корифеи театра и многом другом рассказывает в студии Александра Мягченкова Кирилл Крок.
респект: https://vk.com/public43163643 https://www.youtube.com/watch?v=DPRwG_MvLsI август 2014 CTV.BY: Интервью Татьяны Бородкиной с Народным артистом России Сергеем Маковецким
респект: https://vk.com/public43163643 http://vm.ru/news/2014/09/16/vladimir-etush-ya-vse-vizhu-slishu-i-vo-mnogom-razbirayus-265473.html 16 сентября 2014 Владимир Этуш: Я все вижу, слышу и во многом разбираюсь! Анжелика Заозерская 17 сентября народный артист СССР Владимир Этуш в 100-й раз выйдет на сцену Театра им. Вахтангова в спектакле Римаса Туминаса «Пристань». Накануне Владимир Абрамович поговорил с корреспондентом «Вечерней Москвы». Со всех сторон навалились на Этуша даты. 100-летие, о котором уже говорилось выше, — это раз. А еще — в эти же осенние дни Щукинский театральный институт, художественным руководителем которого является Владимир Абрамович, празднует 100-летний юбилей. - Владимир Абрамович, вы отдали знаменитой Щуке много лет своей жизни... - Не много лет, а всю жизнь отдал Щуке! Только сейчас меня окончательно выдворили из этого образовательного учреждения. Приглашают только как «свадебного генерала» — поздравить первокурсников. - Грустно? - Грустно. Потому что дела — плохие. Не понимают мастера перспективы. А как можно обучать актеров, не давая им перспективу?! А вообще-то я веселый, потому что дожил до таких лет — почти до таких же, как и моя Щука. Уверяю вас, что этот институт — замечательный, со своим стилем, который знают во всем мире, с уникальными взаимоотношениями и студентов со студентами, и педагогов со студентами. Мы до сих пор общаемся со всеми, кто работал в Щуке в далекие годы. - Среди учеников есть такие, которых вы любите больше других? Например, Олег Табаков открыто говорит о том, что его любимчик — Владимир Машков. - Своих учеников на любимых и нелюбимых не разделяю. Каждый из них — любимый и родной для меня человек. Он родственник уже потому, что учился со мной в одном училище. - Нынешний ректор Щукинского театрального института Евгений Князев нередко говорит своим студентам о том, «что лучшее актерское образование в мире — вахтанговская школа». Согласны? В чем превосходства Щуки? - Ничего объяснять и доказывать не буду. И не заставляйте меня воевать и обороняться. Не люблю я этих положений. - В спектакле «Пристань» художественный руководитель Теат-ра Вахтангова Римас Туминас выводит вас к зрителю лично. Приятно? - Конечно! Я очень люблю «Пристань». Мы играем ее очень часто, поэтому 17 сентября 100-й спектакль за три года со дня премьеры. Без Римаса Туминаса на сцену в 100-й раз на сцену не пойду. - В «Пристани» вы играете Грегори Соломона — из пьесы Артура Миллера «Цена». Вы сами предложили режиссеру дать вам эту роль? - Ничего я не предлагал. Назначили меня Соломоном, и все. Напомню, что Римас Туминас не только режиссер спектакля «Пристань», а еще главный режиссер театра. Он всех нас назначает. - С радостью играете? - Разумеется, с радостью — ведь это мой театр! Другого театра в моей жизни не было и не будет. - Сейчас говорят о расцвете Театра Вахтангова. Согласны, что он вышел на новый уровень? - Не могу сказать, что сейчас в театре расцвет, потому что для этого надо признать факт упадка. В жизни театра были разные периоды, но он никогда не опускался ниже того уровня, где кончается театр. - Читаете ли вы книги современных авторов? - Главным образом читаю газеты. Причем ежедневно. А вы за кого меня принимаете?! За слепого, глухого старика? Я все вижу, слышу и во многих вещах разбираюсь. - И в современной политике? - В газетах главным образом читаю о политике. Особенно сейчас привлекает политика. Без знания того, что проис-ходит в мире, нельзя жить! Что касается степени моего понимания политической ситуации, то она достаточно большая. - Достигнут ли мира и взаимопонимания Россия и Украина? - Это вопрос нужно задавать не мне, а тем, кто имеет влияние на международную политику. - Вы любите ли вы осень? - Никому ничего не интересно, тем более про осень. Все, что мы с вами придумаем, это и будет интересно. - Призываете к тому, чтобы фантазировать? - Да, только фантазия должна основываться на знании и опыте. Лучше фантазии ничего нет на свете. СПРАВКА «ВМ» Владимир Этуш родился 6 мая 1922 года в Москве. Театром заразился еще в школе. На школьных вечерах он читал чеховскую «Маску». В 1945 году окончил Театральное училище имени Б. В. Щукина и начал работать в Театре имени Е. Б. Вахтангова. С 1945 года занимается преподавательской деятельностью в Театральном училище имени Б. В. Щукина, профессором которого он стал в 1976 году. Снялся в фильмах «Кавказская пленница», «Иван Васильевич меняет профессию», «Двенадцать стульев» и др.
респект: https://vk.com/public43163643 http://rus.tvnet.lv/showbiz/kultura/271518-kak_rizhanka_jevgjenija_krjegzhdje_stala_primoy_v_moskvje 10 октября 2014 г. Как рижанка Евгения Крегжде стала примой в Москве Фото: https://vk.com/daeshmolodejj Спектаклем Римаса Туминаса «Евгений Онегин» 13 октября откроется фестиваль «Золотая маска» в Латвии». Работа Московского Академического театра имени Вахтангова завоевала две национальные театральные премии России: за лучшую режиссуру и лучшие костюмы (Мария Данилова). Но зрителям, пожалуй, важнее, что на сцену выходит целое созвездие блистательных актеров: Сергей Маковецкий, Владимир Вдовиченков, Людмила Максакова, Ирина Купченко, Владимир Симонов... И рижанка Евгения Крегжде в роли Татьяны! Евгения Крегжде родилась в Риге. Окончила Театральное училище имени Б. В. Щукина в 2005 году (курс М. Б. Борисова). В том же году была принята в Театр имени Евгения Вахтангова. Летом 2009 года получила приглашение от партнёров по скетч-шоу «Даёшь молодёжь!» Михаила Башкатова и Андрея Бурковского принять участие в фестивале КВН «Голосящий КиВиН 2009» в составе команды «МаксимуМ». Сыграв роль любовницы Бурковского, Евгения Крегжде вместе с томской командой стала обладателем второго приза фестиваля — «Большого КиВиНа в светлом». Сейчас Евгения возвращается в Ригу уже как исполнительница главной роли в спектакле Московского Академического театра имени Вахтангова «Евгений Онегин». - Что случается, когда за интерпретацию русской классики берется литовец? - Наверное, у него есть возможность посмотреть на текст со стороны – со стороны своей культуры, своей ментальности, традиции, в которой он вырос. Недаром говорят, что со стороны видится лучше. Какие-то вещи Римас дейстительно увидел точнее. - Как бы вы охарактеризовали его режиссерский почерк? - Безусловно, это язык образности. Когда Туминас ставит спектакль – он будто бы картины рисует. Ему важен цвет и свет, ему важно, чтобы был воздух, чтобы было красиво – он поклонник красоты на сцене. Но это его видение подразумевает и жизнь человеческого духа, и абсолютную достоверность происходящего. В его режиссуре присутствует желание разобраться, что есть человек, что им движет. - Ваша Татьяна – что она за человек? - Боязлива, как лань: такой мы встречаем ее в самом начале. Взрыв - сцена, когда она влюбляется, когда она бегает и прыгает, когда у нее бессонница. Это не все воспринимают, говорят: ну как же? Она ведь такая сдержанная барышня. И тогда мне хочется спросить – а какими вы сами становитесь, когда влюбляетесь? Неужели не выпадаете из своего обычного состояния, не теряете головы, не превращаетесь в неразумных детей, не плачете, не смеетесь невпопад?! И я не стала этой жизни лишать Татьяну. Если «не спится, няня» -- то не спится! Если я влюблена – я влюблена до конца! И в разговоре с Римасом мы пришли к выводу: пусть эта жизнь – легкая, волнующая, прекрасная – остается. Потом она будет разрушена, и Татьяна придет к той женщине, которая дает Онегину финальную отповедь... Евгений Онегин. Фото: Пресс-фото - Вы вошли в спектакль уже после премьеры. Это было трудно? - Трудно, да. У меня было несколько репетиций всего, не было полного прогона. Но я знаю режиссуру Римаса, он знает мои возможности, и у нас уже несколько иные формы работы: большая ее часть происходит в разговоре, а не в пробе на сцене. Мы обсуждали, как это должно быть. Потом я уходила домой, все это прорабатывала и приносила ему пять вариантов. Он говорил – четвертый вариант хорош, давай мы его посмотрим. Только тогда мы шли и проверяли его. Но чем сложно вводиться в спектакль? Тебе нельзя навредить остальным партнерам, которые уже вжились в него. Тебе нельзя навредить тому темпоритму, который уже сложился, атмосфере. Тебе нужно войти очень мягко – но в то же время сказать: это МОЯ Татьяна, и она другая, она особенная. В этой остроте канатной – когда нужно удержать равновесие, двигаясь прямо к цели -- и заключается вся сложность. - Парнеры вам помогли? - Приняли как родную и буквально с первого раза. Очень быстро отреагировали на определенные моменты, которые мне было важно уточнить или сделать по-иному. Не стали противостоять, а согласились на эту игру, чему я очень благодарна. И до сих пор труппа этого спектакля меня поддерживает. Что редко бывает в театре. - Вас поддерживает и сам Туминас, занимая практически во всех своих вахтанговских постановках. - Мы встретились впервые пять лет назад, в спектакле «Троил и Крессида». Я выпустилась из Щукинского училища, получив там красный диплом. А оказалось – и это прекрасно – что школа продолжается. Римас заставлял меня читать, смотреть картины. Он очень повлиял на то, каким человеком я становлюсь и что я сейчас из себя представляю. Он, безусловно, воздействовал на то, что я выросла личностью, слушала окружающий мир, анализировала его, делала выводы. И надо сказать, он мне дает свободу на сцене. Если я понимаю, что спектакль идет мягче обычного, то в своем финальном монологе имею право, наоборот, сделать его жестче. И я сама принимаю это решение на сцене. Он доверяет моему чувствованию. Я даже не скажу, что Римас - мой режиссер. Он мой учитель жизни. - Из всех тем, заложенных в «Евгении Онегине» Пушкина, какая вам ближе? - Тема неслучившегося. Не случившаяся любовь, не случившаяся жизнь, то, что мы потеряли, то, от чего мы отказались И когда я читаю финальный монолог и зрители плачут вместе со мной, я понимаю, что они плачут уже не над историей Татьяны – они плачут над своей историей. И если в процессе этого спектакля они простят себя – это будет для меня высшее достижение. А я, играя, каждый раз буду прощать себя. И в этом будет исповедальность, которая для меня в театре является самым главным.
респект: https://vk.com/public43163643 http://angliya.com/2015/01/15/evgenija-kregzde/ 15.01.2015 Евгения Крегжде: «Я послушная!» Ольга Кентон Сцена из спектакля «Евгений Онегин» (Фотограф: Дмитрий Дубинский) Театр имени Вахтангова давно любим и почитаем не только московской публикой, но и в других городах России и за рубежом. Каждый новый спектакль собирает полные залы. Что уж говорить, когда театр приезжает с гастролями в Лондон – билеты распродаются моментально. Актеров всегда встречают с большой радостью, и не только русские эмигранты, но и британцы. С гастролями театр им. Е. Вахтангова приезжает в Лондон уже в третий раз. Сначала это был шекспировский фестиваль, где показывали «Мера за меру» в постановке Юрия Бутусова в театре «Глобус». А в 2013 году продюсерский центр Оксаны Немчук в рамках проекта «Русские театральные сезоны на Вест-Энде» привез в Noel Coward Theatre «Дядю Ваню» в постановке Римаса Туминаса. В феврале 2015 года Лондон ждет «Онегин», ставший лауреатом первой театральной премии «Хрустальная Турандот» (за лучший спектакль сезона 2012-2013), лауреатом национальной театральной премии «Золотая маска» (2014), а также лауреатом и призером других почетных театральных премий. Главную женскую роль – Татьяну Ларину – играет яркая очаровательная молодая актриса театра Евгения Крегжде. Евгения родилась и выросла в Риге, а в 2001 году приехала в Москву и поступила на курс Михаила Борисова в театральном училище имени Бориса Щукина. По окончании училища была принята в труппу театра им. Е. Вахтангова, да и не просто принята – а почти сразу на главную роль. В репертуаре Евгении роли сильных ярких героинь: Соня («Дядя Ваня»), Татьяна («Онегин»), Лиза («Бесы»), Изабелла («Мера за меру»), Дениза («Мадемуазель Нитуш») и многие другие. Кроме того, Евгения играет в других театрах – одна из последних ролей «Старший сын» в постановке Павла Сафонова. Из ролей в кино – «Ландыш Серебристый-2», «На Верхней Масловке», «Понаехали тут», «Любовь как любовь», из последних – «Географ глобус пропил», сейчас Евгения занята на съемках фильмов «Обратная сторона луны-2», «Игрок», «Эти глаза напротив». - Вы из интеллигентной математической семьи с достаточно строгим воспитанием. И вдруг переезд в Москву… Когда к вам пришло осознание, что вы – актриса и назад пути нет? - Даже никогда не думала об этом. Не было какого-то щелчка – что вот оно, случилось. Осознание пришло постепенно. Когда поступила в Щукинское училище, я увидела работы других студентов, попробовала сделать что-то свое, поняла, что могу что-то предложить, быть в этом свободной, тогда, наверное, я почувствовала, что это мой путь. - Насколько мне известно, у вас был опыт мастер-классов в Голливуде. Есть ли в дальнейших жизненных планах попробовать себя в европейском или американском кино или театре? - Мне бы очень хотелось. Я намеревалась двигаться в этом направлении, но на время отложила, потому как сейчас имею достаточно интересные предложения в России. Долгое время я была плотно задействована в театре, и только сейчас стало появляться больше предложений съемок в кино. Тяга же к европейскому и американскому кино у меня всегда была, да и во время лондонских турне ко мне подходили кастинг-директора, проявляя свою заинтересованность. Может быть, что-то получится в этот приезд. - Что вам больше по душе – театр или кино? - Мне интересно и то, и другое. Комфортнее все-таки пока в театре, так как с ним связано тринадцать лет моей жизни. Почти каждый год я выпускала главные роли. Естественно, это давало опыт и новые знания. Безусловно, впереди еще много открытий. Но с театром у меня гармония, я знаю, что можно делать, а что нельзя, где я могу импровизировать. А в кино я только начинаю и с большим удовольствием постигаю это новое для меня пространство, будто снова стала студентом. - Вам нравится жить в напряженном графике? - Нет, я люблю свободное время. Я 100% ленивый человек (смеется). Когда очень много работы, мне плохо. Важна гармония: полмесяца работы – полмесяца отдыха. На мой взгляд, это единственный способ развиваться. Когда работаешь в очень плотном графике, ты работаешь только на то, чтобы выдавать, но ничего не берешь. А все должно быть сбалансированно. Иначе в какой-то момент результат перестает быть качественным. - В таком случае, какой отдых вы любите? - Постель и книжка. Раньше любила путешествовать, но сейчас из-за постоянных гастролей эта часть отдыха отвалилась сама по себе. Когда появляются свободные дни, хочется быть дома и никуда не выходить. - Есть ли у вас любимые авторы? - Я абсолютно всеядный человек. Я могу читать от классики до фантастики, от романов Айрис Мёрдок до чего-то совсем современного. Если мне нужно напитаться, я беру классику. Если мне нужно отключить мозг, беру что-то простое. Любимый автор – это Лесков. - А у Лескова что? - Люблю его хроники, люблю роман «Соборяне». Это очень близкое мне время, близкое мне понимание православия, как веры. И, пожалуй, еще потому, что в центре его романов в основном женщина, причем женщина с большой буквы. Тебе хочется стремиться к образу этих героинь, хочется походить на них, достичь их нравственного подъема. - Ведь и ваши героини тоже не простой судьбы женщины, это настолько масштабные роли, такие мощные характеры. - Да, но интересно то, что в театре мне нужно расти до героинь. А в кино пока что, к сожалению, опускаться до них (смеется). - А кто из них вам более близок? - Знаете, с ролями как с детьми – не должно быть любимчиков, иначе у одного из детей развиваются комплексы, и он начинает конфликтовать. Это семья. Они все разные, но все одинаково дороги. Они создавались в разное время, это мой эмоциональный опыт. Во всех них есть я, и в то же время что-то другое, что появилось в них не от меня, что продиктовано драматургией. Например, Изабелла в «Мера за меру» она в какой-то сложный момент моей жизни даже учила меня, была поводырем. Ну уж если совсем к стенке прижать, то ближе всего, наверное, самый маленький, еще неокрепший ребенок – Татьяна. Она пока что требует от меня больше внимания, нежели остальные. А так… Над всеми своими театральными ролями работаю постоянно, это непрекращающийся процесс. - Как проходит процесс работы над ролью? - Это в трех словах не расскажешь. Я многим интересуюсь, чтобы найти необходимое для меня, изучала различные актерские системы и постепенно сформировала свою, но даже ее приходится немного видоизменять для каждой новой роли. Римас Туминас говорит, что нет одного пути, по которому можно пройтись. Но если раньше мне нужно было быть постоянно на сцене, чтобы буквально на ногах искать этот путь, то сейчас уже большая часть работы происходит в голове. И это, безусловно, заслуга опыта. - Образ Татьяны, на ваш взгляд, актуален в современном мире? - Безусловно. Мы бы не стали делать этот спектакль, если бы он не нашел отражения в нашем настоящем. Мне абсолютно все равно, классический это образ или нет, важно создать на сцене человека, который ищет, пытается понять себя и окружающий мир, преодолевает препятствия или не преодолевает их. Если именно этот процесс передан правдоподобно, то зритель подключится к нему, он так же будет задаваться вопросами, может быть, даже поплачет над своей жизнью, за что-то простит себя. Для нас это лучший результат. - По вашим наблюдениям, есть какая-то разница, как принимают театр во время гастролей и в Москве? - Все по-разному реагируют. Я не могу сказать, что есть какая-то тенденция. Все зависит от культуры и менталитета. Мы встречаемся с разноплановой публикой. Во Франции, например, не принято аплодировать во время спектакля – они дают его отыграть, а потом уже хвалят. И если уж им очень понравилось, то будут и свист, и топот, как на стадионе. - А вы себя больше воспринимаете русской или латышкой? - Я себя ощущаю русской. А меня воспринимают как иностранку. - А Москву вы как воспринимаете? - У меня абсолютная любовь с Москвой. Это мой город. Здесь много чего интересного происходит, много ярких талантливых людей. Это такой животрепещущий город. - Вы уже третий раз приезжаете в Лондон с гастролями. У вас была возможность познакомиться с городом, какое впечатление произвела столица Великобритании? - Да, была возможность познакомиться городом. Лондон совершенно не похож ни на что. С одной стороны, академическая сдержанность и отстраненность, а с другой – драйв, безудержность, секс. Мне близки подобные контрасты. - Если говорить о переездах, иммиграции, что для вас более привычно – постоянное перемещение, или вам важно быть закрепленной в одном месте? - В том то и дело, что я люблю и то, и другое. Я могу лежать и читать – а потом взять и сорваться. Есть и то, и другое, и третье, в зависимости от ощущений. Я могу работать как заведенная 24 часа в сутки. А могу лениться и не заставить себя подняться и пойти в душ. - Насколько мне известно, вы иногда пишете какие-то заметки. Для чего, это хобби или дальнейшие планы на будущее? - Да не знаю, для чего… Потому что пишется! Это такое поэтическо-прозаическое дуракаваляние, которое иногда выкладываю в Фейсбук, и к своему большому удивлению получаю отклик. Пока я востребована в театре и кино, не готова уделять этому увлечению много времени. Но, возможно, когда я уже буду дряхлеющей старухой, такой, знаете, с ярко накрашенными губами и неизменной сигареткой во рту, обязательно накрапаю несколько сентиментальных романчиков (смеется)! - Многие актеры, работая над ролью, не любят говорить о ней. Это ваш случай? Вы делитесь своими планами с друзьями, семьей? - О планах и мечтах рассказывать не люблю, это для меня сакраментально. Но что касается самого процесса работы над ролью, то мне важно делиться размышлениями с близкими людьми. Если ты можешь рассказать о своем персонаже как о живом человеке, значит, ты уже его видишь. Мне необходимо это проговаривать. И даже не для того, чтобы что-то посоветовали. А именно для того, чтобы я сама за этим словами увидела образ. Не всегда он продвигается в моих собственных размышлениях, нужно обмусолить его вслух. Остается только порадоваться неиссякаемому терпению близких, которым приходится часами выслушивать мою предпремьерную белиберду (смеется)! - А кто или что вас вдохновляет? - Миллион вещей. Деревья, падающие листья, дети, равнины, музыка, смех, прогулки, дождь, люди, живопись. Это какой-то постоянный процесс. Нет такого, чтобы ничего не вдохновляло. - Что входит в ваше понятие успеха? - Для меня успех это когда на последнем монологе вижу за кулисами троих монтировщиков, которые внимательно следят за тем, как я играю. Этим ребятам, с их титанически тяжелой работой, обычно не до искусства. Успех, когда кто-то вдохновился на свершения после твоего спектакля. Когда зал дышит с тобой одной историей, темой, и ты чувствуешь, что сейчас вы заодно без разделяющих политических и национальных убеждений и подобной суеты! Если за все это ты еще получаешь соответствующий затратам гонорар, то, пожалуй, можно считать себя по-настоящему успешным человеком. - Есть у вас мечта сыграть какую-то определенную роль? - Я ко всему открыта! Не было у меня, честно говоря, времени на то, чтобы сидеть и размышлять: «А неплохо было бы сыграть эту героиню…» Роли сами приходят. Если уж совсем до сути докапываться, то Роксану («Сирано де Бержерак») хотелось бы сыграть. Но если нет – не убудет. Я влюбляюсь в каждую свою роль постепенно. Когда мне ее предлагают, я спокойно воспринимаю, а вот начинаю работать – и влюбляюсь. Главное не сама роль, а наличие в ней волнующей тебя темы! - Есть ли какие-то табу, на что вы никогда не согласитесь? - На бездарность. - А как вы относитесь к эротическим сценам или если нужно сниматься обнаженной? - Спокойно, но я должна понимать, что они действительно нужны там. Если можно обойтись без них – нужно убирать. - Но ведь сцены с обнаженной героиней в кадре часто добавляют только для рейтинга. - Да… но есть режиссер, он главный, ему и решать. Если уж я согласилась на работу с ним, то не буду задавать лишних вопросов. Я послушная! Спектакль Eugene Onegin (Режиссер-постановщик Римас Туминас, продюсер Оксана Немчук&ArtsBridge) пройдет с 18 по 21 февраля 2015 года в театре «Барбикан», начало в 19 часов. www.barbican.org.uk Фотографии предоставлены: Театр им. Евгения Вахтангова, Евгения Крегжде. Фотограф: Дмитрий Дубинский
респект: http://www.mk.ru/culture/2015/01/21/lyudmila-maksakova-u-aktera-bolshe-gorechi-chem-udach.html газета "Московский комсомолец" от 22 января 2015 Людмила Максакова: «У актера больше горечи, чем удач» В Вахтанговском театре представят книгу своей примы Людмила Максакова, актриса красивая, яркая, рисковая, не нуждающаяся в особом представлении, написала книгу о времени и о себе — «Мое горькое, горькое счастье». Сегодня в фойе Вахтанговского театра будет представлен этот огромный фолиант в 316 мелованных страниц. Накануне презентации мы связались с Людмилой Васильевной. Людмила Максакова с мамой. — Я в очень большом смущении, — говорит актриса. — Как говорил Петр Фоменко, у меня «борьба мотивов». С одной стороны, я хотела бы поблагодарить всех, кто сделал из меня актрису и человека, а с другой, хотела бы знать, как эти люди на мою книгу посмотрели бы? Не слишком ли нескромный этот фолиант с золотыми буквами? Книга действительно большая, заголовок — с золотым тиснением. На обложке — автор крупным планом, и он же на оборотной стороне книги. Разница в упавших ресницах с правого глаза. — Ты понимаешь, почему они упали? — спрашивает меня Людмила Максакова. — Актриса без грима? — предполагаю я. — Нет. Ресницы упали оттого, что невозможно быть красивой. Точнее, от ужаса жизни и от страданий. — Какое-то у вас, Людмила Васильевна, нерадостное настроение — все-таки книга вышла. Но вот название ее тоже не очень оптимистичное — «Мое горькое, горькое счастье». Почему? — Я не оригинальна, например, книга великой актрисы Марии Савиной называлась «Горести и скитания». А уж она была примой Александринского театра, Тургенев написал для нее «Месяц в деревне»… Понимаешь, у актера больше горечи, чем удач. Удачи мимолетны, а горечи бесконечны. — И это говорите вы? Первая красавица Вахтанговского, исполнительница главных ролей? — А когда по десять лет ничего не играешь? А когда предают? Как сняли «Пиковую даму» с репертуара — кому она мешала? Предательство, интриги, сплетни — это питательная среда театра. Я это все в Коринкиной сыграла (Коринкина — героиня пьесы Островского «Без вины виноватые», блестяще сыгранная в одноименном спектакле Людмилой Максаковой. — М.Р.). Здесь следует внести ясность — название книги относится не только к актерской судьбе вообще, но и к гениальному режиссеру Петру Фоменко, поставившему как раз тех легендарных «Без вины виноватых», ту самую «Пиковую даму» — его Максакова боготворила. И вот фрагмент его удивительного портрета в книге: «Он умел опоэтизировать кирпич, заставить плакать утюг, скрип двери превратить в поэму экстаза... Сам он, огромный, сопящий, похожий на мамонта, вдруг с легкостью мотылька начинал порхать и прыгать, предлагая и тебе молниеносно присвоить себе все его «ахи» и «охи», стоны и междометия». Максакова дает блестящие характеристики Фоменко, Белинского, Рубена Симонова, богом поцелованного актера и недооцененного гения сцены — Николая Гриценко, других своих партнеров. А первая часть книги посвящена ее матери — большой оперной певице Марии Максаковой. — Вы пишете, что мама ваша, вольная волжанка, родившаяся в Астрахани, в работе была аккуратна и пунктуальна, как немка. — Это так, в оперном искусстве иначе нельзя. Если не там вступишь, не вовремя, все пойдет прахом. — Вы унаследовали эту черту? — Конечно. Это поддерживал во мне Рубен Николаевич, кнутом погонял Виктюк, и доконал уже Петр Наумович. Это он меня учил не бояться выйти без всего на сцену. Я пробовала — меня растоптали. Смелых артистов всегда топчут. После того как с Петром Наумовичем мы сделали спектакль «Как жаль», одна писательница откликнулась так: «Почему этим двум дуракам (имелись в виду Фоменко и я) никто не посоветовал этого не делать?» Публика любит то, что банально, а я не могу идти банальным путем. Я всегда что-то пыталась сделать по-другому — иначе жизнь неинтересна. И книга получилась не банальная — особый взгляд, необычный ракурс на персоны и события. И... упавшие ресницы. Если Максакова рассказывает не о себе, а о других, то актрису в книге представляют воспоминания Михаила Ульянова, Виталия Вульфа, Романа Виктюка, Инны Вишневской и дочери — Марии. Текст сопровождает множество фотографий разных лет — уже известных и редких, уникальных. Марина Райкина
респект: https://vk.com/vahtangovteatr http://www.aif.ru/culture/person/1444116 15/02/2015 Мария Аронова: «В окопах нам не место!» Если о Великой Отечественной войне фильмы снимали и снимают, то Первая мировая наш кинематограф почему-то не очень интересовала. Но в середине февраля на экраны выходит первый российский фильм о той войне - «Батальонъ». В центре сюжета - легендарный жен-ский батальон смерти. Весной 1917-го его кинули в самое пекло, чтобы примером женского мужества поднять дух мужчин-солдат. Командира батальона Марию Бочкарёву сыграла Мария Аронова. Быть серым кардиналом Юлия Шигарева, «АиФ»: Мария, на ваш взгляд, женщина и война, окопы, необходимость убивать - эти два мира совместимы? - Совершенно несовместимые! По моему твёрдому убеждению, женщину на войну может толкнуть только горе. Ведь и тогда, в 1917-м, и сама Мария Леонтьевна, и многие из тех женщин, которые тогда пришли в батальон, - это были те, кто потерял мужей, кто не имел детей, у кого не сложилась женская судьба. А вообще это страшно, когда женщина перестаёт быть в тени. Если судьба, или мужчины, окружающие её, или пережитое горе ставят её в положение командира. Это же очень важно, прежде всего в семье, чтобы жена была именно серым кардиналом. Чтобы она была шеей, мягко, исподволь определяющей, в каком направлении будут двигаться её близкие. - Историки Первую мировую называют самой малоизученной. А вы, готовясь к съёмкам, узнали что-то новое по сравнению с тем, что мы все учили в школе? - Как ни странно, больше всего я удивилась, когда узнала, что этот женский батальон существовал на самом деле. Да, я помнила из школьной программы, что Зимний дворец от революционеров защищали женщины, но всё на уровне каких-то легенд… Судьба этого женского батальона нелепа и трагична. Там, на войне, этих девочек использовали как пушечное мясо - бросили в окопы отбивать атаки немцев. Чтобы они своей стойкостью удержали бегущих с поля боя мужиков. Это был в буквальном смысле слова театр военных действий - глупый, нелепый, ненужный. Их и насиловали на фронте, и били... Но в фильме всего этого ужаса нет - наоборот, хоть наши парни и слегка опоздали, но всё-таки они бегут на помощь. Вернуть память - Писательница Светлана Алексиевич высказала однажды такую мысль - на Руси девушек не учили быть счастливыми. Их готовили к жертвенности, к страданиям. Поэтому и в горящую избу она, и коня на скаку, и из перестроечной ямы свои семьи опять же женщины вытаскивали, пока мужики соображали, как им к этой новой жизни приспособиться. - Это вообще христианский подход к жизни - жертвенность и страдание. В житии одного из старцев есть такой эпизод - он, уйдя от мира в пустынь, однажды утром воскликнул: «У меня ничего не болит! Господи, почему ты перестал любить меня?» Это же странная история - кресты, которые мы тащим, грехи, которые отрабатываем… Вот скажите, какая самая главная радость у женщины? - Семья, наверное? - Не наверное, а точно! И в первую очередь дети! Больше радости нет. А основные женские горести - проблемы в жизни её мужчины и её детей. А кто ещё, скажите, кроме матери и бабки, будет отмаливать эти ошибки, эти беды? Не мужики же! - И тут возникает вопрос: а как воспитать детей так, чтобы потом не приходилось их беды, ошибки, грехи замаливать? - А мы не их грехи замаливаем, а свои. В чём проблема-то? То, что несём мы, на наши плечи положили дедушки и бабушки. А всё, что несут наши дети, - это мы. Ведь в наших детях мы не любим прежде всего то, что не любим в себе. Бесит, когда похожи, бесит, когда в них видишь те качества, которые так и не смог перебороть в себе. И твой ребёнок начал проходить эту же программу. - А вам это удаётся - не ругать своих детей за то, что они повторяют вашу судьбу? - Думаю, что нет, к сожалению. И это ещё страшнее! Потому что знаешь - дети будут за всё платить. Но всё равно плюёшь и делаешь. - Возвращаясь к фильму... Зритель современный, «попкорновый» это кино поймёт? - Очень надеюсь. Очень хочется, чтобы пришла молодёжь. Именно поэтому мы поставили рейтинг 12+, именно поэтому убрали все жёсткие сцены. Очень важно, чтобы дети наши знали историю. Потому что то поколение, которое сейчас растёт, - в основной своей массе оно же растёт вне культуры, без знания истоков, не умея видеть и анализировать причины того, что происходит вокруг. И, на мой взгляд, основная наша, взрослых людей, задача - вернуть им эту память. Досье. Мария Аронова. Родилась в г. Долгопрудном. В 1994 г. окончила Театральное училище им. Щукина. Ещё во время учёбы была приглашена в труппу Театра им. Евг. Вахтангова, где служит и по сей день. Народная артистка России. Замужем. Двое детей.
респект: http://www.vokrug.tv/article/show/Mariya_Aronova_YA_plachushchii_kloun_46788/ 19 февраля 2015 Мария Аронова: «Я плачущий клоун» Ради роли женщины-офицера, Георгиевского кавалера Марии Бочкаревой, которая в 1917 году возглавила первый в истории русской армии женский батальон, актриса остригла волосы, надела мужской китель и научилась обращаться с оружием. Но в реальной жизни, как признается Аронова, она ни за что не променяла бы семейный очаг на поле боя. Доверяю только профессионалам! – Подозреваю, как вам надоел этот вопрос, но всех актрис на съемках «Батальона» действительно стригли наголо? Страшно было расставаться с волосами? – Я надеялась, что это как-то поможет мне в роли, но нет! Я вообще небогата волосами, так что в моем облике мало что изменилось. Бояться было нечего: волосы не зубы – отрастут. – За роль пришлось побороться? Или создатели фильма с самого начала видели в образе Бочкаревой только вас? – Я вообще никогда не борюсь за роли. Идея сделать меня героиней фильма принадлежит Игорю Угольникову, моему давнему другу и продюсеру «Батальона». Знаю, что Дмитрий Дмитриевич Месхиев не хотел со мной работать. Ему сказали, что я заносчивая московская звезда, которая будет капризничать на съемках и устраивать истерики. Так сложилось, что меня не любит кинематографическая «администрация». Хотя ни с одним режиссером я плохо не расставалась. Я послушная актриса, подчиняюсь беспрекословно – так меня учили в институте. Но человек я очень требовательный и жесткий, особенно в административных вопросах. – Как вы думаете, что мотивировало бойцов женского батальона? Понятно, что все они были патриотками и любили свою страну. Но не прослеживалось ли в этом и желание самореализоваться? – У Марии Бочкаревой такое желание точно было. Первый муж ее бил, второй тоже. Вот она и пошла к мужикам, чтобы сказать: «Нет, ребята, я вам не собачка. Я докажу!» Когда с женщиной не происходит чуда рождения ребенка, ради которого мы и приходим на этот свет, возникает вот такое странное раздвоение на полумужчину-полуженщину. Она несет на своих плечах то, что не каждому мужику под силу. А что касается молодых девочек из батальона… Одна пошла на войну вслед за мужем, другая – чтобы заглушить боль от потери любимого, третью не устраивала политическая ситуация в России. У каждой своя история. – В фильме вы так смело обращаетесь с оружием. Я, например, боюсь даже наставленного на меня игрушечного пистолета… – И я страшно боюсь! Меня от салюта трясет, что уж говорить о боевых выстрелах. Пиротехника была серьезная – пришлось долго привыкать. – Значит, в этом вы на свою героиню не похожи. А что у вас общего? – Безумная вера в идею. Такое случается и со мной. А потом на первое место вдруг выходит человеческий фактор и понимаешь, что важнее жизни и отношений ничего нет. Я очень надеюсь, что зрители увидят, как моя героиня полюбила этих девочек, и как страшно ей было их терять. Идея – то, ради чего эти женщины отдали свои жизни, – сработала: мужчин они подняли. Вопрос в том, какой ценой. – С актрисами, которые играли ваших подопечных, у вас тоже сложились материнские отношения? – Да! Дмитрий Дмитриевич – режиссер-натуралист. Если в сценарии написано, что есть грязь, то будет грязь, если холод – так уж холод. Но меня все-таки жалели. Во многих сценах за меня бегал дублер. А девочки работали, как волы, денно и нощно: и мерзли, и мокли, и в грязи по горло сидели, и в огне горели. Поэтому мы все очень сроднились, жались друг к другу, как цыплята. – Поправьте меня, если я ошибаюсь, но мне кажется, до «Батальона» режиссеры видели вас в основном в комедийных ролях. Вы надеетесь, что этот фильм принесет вам больше ролей драматических? – Замечу, я не комедийная актриса и никогда ею не была. Я трагикомик, плачущий клоун. Но знаю, что во мне есть потенциал, который еще не раскрыт. Конечно, мне бы хотелось, чтобы его использовали. Но я давно поняла, что могу довериться только человеку профессиональному. Такому, как Сережа Урсуляк, как Станислав Говорухин, как Сергей Арланов, первый режиссер сериала «Солдаты». Как Дмитрий Месхиев наконец. Это несказанное счастье – работать с человеком, который четко понимает, куда поведет и чего хочет добиться. Сыну – совет, дочери – обед – Вы по натуре человек домашний, или вам постоянно нужен адреналин? – Скорее, трудоголик. Когад нет работы, я начинаю паниковать. Для меня это страшный сон! Я кормилец в семье, и отвечаю за близких. Но когда меня куда-то приглашают и есть возможность туда не пойти – не пойду: выберу дом. – Сын Владислав играет с вами на одной сцене в Театре имени Вахтангова. Кто кого больше опекает – вы его или он вас? – В театре мы с ним почти не встречаемся. Я делаю это целенаправленно еще со времен его учебы в театральном институте. Педагоги мне тогда сказали: «Маша, если нам понадобится твоя помощь, мы позвоним. А пока – всего доброго». И я поняла, что это лучший вариант моего сосуществования с Владом в театре. Ему и так трудно: для всех он «ароновский сын». Я стараюсь ему не мешать. Хотя, если он попросит, брошу все и помогу. И еще: если я категорически с чем-то не согласна, то наедине мягко выскажу ему свое мнение. И то не как мама, а как старший товарищ. – А дочь Серафима проявляет актерские способности? Она уже решила, кем хочет стать, когда вырастет? – Сейчас еще рано об этом говорить, но Сима очень артистичная. В школе она читает стихи, участвует во всех мероприятиях. Но я пока не вижу в ней того горения, которое было у меня. – Горение – красивый образ. В чем оно выражалось? – Когда тебе неинтересно все, кроме театральной студии, и хочется заниматься там бесконечно – вот что это такое! В детстве я сломала ногу и пролежала четыре месяца в гипсе. Из-за перелома о гимнастике, которой я тогда увлекалась, мне пришлось забыть. Иногда думаю, что добилась бы неплохих результатов: человек я упертый и самолюбивый. Но сейчас мне кажется, что это был божий промысл. – Недавно в программе «Наедине со всеми» вы признались, что вам 42 года по паспорту и 64 – по ощущениям. От актрисы это слышать непривычно. – Я и выглядела всегда старше своего возраста. Надеюсь, Господь даст еще мне возможность пожить на земле. Женщины-актрисы, у которых были похожие проблемы, уверяли меня: «Маша, дождись 55. Потом все начнут стареть, а ты остановишься». Вот жду. Хотя, думаю, в моем случае это полное вранье (смеется). Скорее всего, это генетическая предрасположенность. Я уже родилась взрослым человеком – с багажом знаний, которые дают внутреннее ощущение возраста. Мой сын абсолютно такой же. – Получается, его не нужно было воспитывать? – Почему же? Я до сих пор его слегка направляю, корректирую. Но он никогда не был солнечным наивным малышом. И я в детстве такой не была. Мне всегда было интересно общаться со старшими. Моя мама рано ушла из жизни, а это тоже причина взросления. У меня рано родился ребенок, я рано начала отвечать не только за себя. Сейчас смотрю на фотографии тех лет и поражаюсь: как я могла стать мамой в 19 лет? Что я тогда понимала? Но, оглядываясь назад, убеждаюсь, что была очень ответственной. Только раздражительной не в меру. Говорили мы с Владиком на равных, как общаются между собой дети. А вот про меня и Симу такого не скажешь. Материнство в 19 и в 32 – это две большие разницы. – А вам хватает времени на семью? Например, путешествуете вы вместе? – Только вместе! Каждую свободную минуту я стараюсь проводить с семьей. Если нет работы в первой половине дня, я не посвящаю это время себе, хотя могла бы назначить встречу, сходить к косметологу. Но я все это делаю поздно ночью, когда Сима уже спит. Когда в расписании стоит только вечерний спектакль, я всегда жду дочь с горячим обедом. Неприготовленный обед или ужин – такого у меня не бывает. Это моя обязанность! Я делаю это всегда, чтобы хоть так компенсировать дочке то, что я не укладываю ее спать. Беседовала Ксения Реутова
респект: https://vk.com/vahtangovteatr http://radiovesti.ru/episode/show/episode_id/32285 23 Февраля, 2015 г. Сергей Маковецкий: создание мультипликационного героя – диагноз актёра аудио
респект: http://www.m24.ru/videos/72092 16.01.2015 "Правда 24": Евгения Крегжде рассказала о своих творческих планах Гость программы "Правда 24" - актриса Евгения Крегжде. В интервью она рассказала о том, в каких кинопроектах задействована сейчас, и почему долгое время играла только в театре.
респект: http://www.youtube.com/watch?v=H7RuePNWnwI Юлия Рутберг на радио Маяк http://www.youtube.com/watch?v=H7RuePNWnwI Радиостанция «Маяк» Опубликовано: 4 июня 2014 г.
респект: http://www.youtube.com/watch?v=8_Zo4OCYSLs Юлия Рутберг. СтихиЯ http://www.youtube.com/watch?v=8_Zo4OCYSLs Опубликовано: 7 окт. 2014 г. Зрители программы "СтихиЯ" из первых уст смогут узнать, как рано поэзия вошла в жизнь Юлии Рутберг, что ей читали в детстве – сказки Пушкина или …? А также, как менялись поэтические вкусы героини дальше. http://www.yaom.ru/tv-programm/tvcenter/tv-2103837.htm 7.10.2014 ТВ Центр, 00:35, "СтихиЯ", Юлия Рутберг В очередном выпуске программы "СтихиЯ" ведущий Всеволод Шиловский и его гостья Юлия Рутберг попытаются понять, что значит для каждого из нас поэзия Пушкина. Встреча началась со стихотворения Александра Сергеевича "Эхо" в исполнении ведущего. Потому что, по его мнению, это одно из глубочайших размышлений о судьбе поэта вообще, о трагедии творчества... К счастью, трагедий на творческом пути Юлии Рутберг - актрисы яркой, талантливой, думающей и прекрасно читающей в своих программах произведения Пушкина - пока не наблюдается. Звезда Театра имени Е. Вахтангова, лауреат театральных премий "Чайка" и "Хрустальная Турандот", в последнее время она пробует себя в новом амплуа, создавая оригинальные поэтические программы на стихи Окуджавы, Коржавина, Пушкина... Зрители программы "СтихиЯ" из первых уст узнают, как рано поэзия вошла в ее жизнь, что читали Юле в детстве - сказки Пушкина или...? А также - как менялись поэтические вкусы героини дальше. С Пушкиным актерская судьба свела Юлю в спектакле Петра Фоменко "Пиковая дама". Ее героиня - "Тайная недоброжелательность" произносит знаменитый прозаический текст как стихи. Было ли это режиссерским решением? Или, как считает ведущий Всеволод Шиловский, у Пушкина даже проза звучит как поэзия? Еще одним интересным поворотом разговора стала для ведущего и его гостьи тема свободы артиста, исполняющего стихи. Кто он - проводник автора или его интерпретатор? И насколько верны слова Блока о Пушкине, сказанные им в речи "О назначении поэта": "Поэт - сын гармонии; и ему дана какая-то роль в мировой культуре. Три дела возложены на него: во-первых, освободить звуки из родной безначальной стихии, в которой они пребывают; во-вторых, привести эти звуки в гармонию, дать им форму; в-третьих, внести эту гармонию во внешний мир..."? Ведущие:Всеволод Шиловский
респект: http://www.1tv.ru/sprojects_edition/si5937/fi37095 02 апреля 2015 года Наедине со всеми. Людмила Максакова Ее мать, знаменитая оперная певица Мария Максакова, так никогда и не открыла дочери имени ее отца. Вождь народов откровенно восхищался талантом оперной дивы, и людская молва приписывала позднего ребенка певицы именно ему. Допускала ли она сама мысль о том, что, возможно, ее отец - Сталин? Ее воспитывали в строгости, ограничивая общение со сверстниками. А она осмелилась пойти в артистки против воли мамы, которая хотела, чтобы дочь поступила в иняз. Ее первый муж, художник Лев Збарский, эмигрировал в США, и она прошла через унизительную процедуру разусыновления их общего сына Максима. Ведь судьба родственников эмигрантов в СССР была незавидной. В нее были влюблены многие талантливые мужчины поколения. Андрей Вознесенский посвятил ей сборник стихов, а с композитором Микаэлом Таривердиевым роман длился три года, но их отношения разрушил трагический случай, который, как говорят, стал биографической основой истории героя фильма "Вокзал для двоих". Второй брак, с гражданином Германии, мог навсегда испортить ее карьеру, но она не испугалась. Наедине со всеми - актриса, народная артистка РСФСР Людмила Максакова. О матери - оперной певице Марии Максаковой: Она была великая певица. Мама стала знаменитой благодаря русским народным песням, которые она сделала с оркестром Осипова. А сделала по одной причине: потому что у нее была страшная биография. Не дай бог кому пережить такое, что пережили наши родители. На их долю пришлось очень многое: и революция, и Гражданская война, и 1937 год, и 1940 год, война. Как они выживали в этих условиях, это тема удивительная. И вообще что такое русская женщина. Мамино поколение было более романтически настроенное. Сегодняшнее поколение более прагматично. Так складывается время. Это данность. Времена не выбирают, в них живут и умирают. О детских годах: Мы были нищие. Это война. У нас дачу сожгли, машину мамину угнали на пользу фронта. Что получали дополнительного артисты Большого театра, это коробку зефира. Я застала очень тяжелые времена, а не радужное детство. У мамы была масса родственников, у которых не было, к сожалению, никаких талантов. Родители очень рано умерли. Шесть человек осталось маленьких детей. Она пошла в церковный хор в девять лет, сама, петь, и содержала всю семью. И работала всю жизнь как сумасшедшая. Да, я воспитывалась строго, потому что маму строго воспитывали. Вообще, я считаю, детей неразумно баловать. Человек, который сам ничего не прошел, ничего не может в жизни. Он должен сам достигать. Мамин второй муж был расстрелян, поэтому была изоляция и до 13 лет со мной старались не вести никаких откровенных разговоров. Мне сказали: "Иди получи профессию, вот тебе музыкальное образование". Детство наложило на меня один отпечаток: что нужно трудиться. Поэтому я уважаю только тех людей, которые трудятся и своим трудом достигают какого-то положения и уважения в обществе. О тайне вокруг имени своего отца: Самое интересное то, что я родилась, я думаю. Этот факт свершился. И потом появились в жизни люди, которые старались сделать из меня человека. Когда Рубен Николаевич [Симонов, режиссер Вахтанговского театра в 1939-1968 гг.] взял меня в Театр Вахтангова, это был мой первый учитель, причем настоящий, театральный, он всегда говорил: "Мы должны воспевать своих учителей". Это такие заветы. О театре, консерватизме и равновесии: Мой характер сформировал театр. Когда я поступила в Театральное училище Щукина, началась история, совершенно вовлекшая меня в тот мир, который мне показался прекрасным и с которым я ни за что не хочу расставаться и не расстанусь никогда. Это мир фантазии, воображения, это мир, который позволяет тебе влюбиться в живопись, в музыку, во все самое прекрасное. Ну что может интересовать в том, что ты чистишь картошку? Все твои действия должны быть окрашены. Когда они окрашены какой-то целью, твоя жизнь становится интересной. И самое ужасное, если человек себя не нашел. Я страшный консерватор, я не люблю никаких перемен. Настолько в жизни эта лодка подвергается всяким бурям, ветрам и прочему, что хочется за что-то ухватиться, по крайней мере за свою профессию, где ты себя чувствуешь уверенно, и за людей, с которыми пройдены определенные этапы. Главное, что привлекает в театре, - что один в поле не воин, на премьеру работает огромное количество людей, и если все дышат в унисон, тогда получается интересное зрелище. Я миротворец, не люблю ссор. Я Весы, я люблю мир, это знак, который ищет равновесия и все время хочет это равновесие получить. О муже Петере: Петер Пауль Андреас Игенбергс был и является гражданином Германии. Я сорок лет с ним в браке. Он всегда добьется той цели, которую поставил. Меня он взял измором, действительно. Полтора года. Конечно, он для меня опора и защита. Если бы это было не так, мы бы уже, наверное, давно расстались. Я могу на него положиться во всем. О решении дочери, оперной певицы Марии Максаковой, пойти в Госдуму РФ: Я в этом ничего не понимаю, даже не берусь говорить. Это не моя сфера. Я сказала: "Если ты чувствуешь к этому призвание, если ты к этому готова, если ты думаешь, что таким способом можешь сделать какое-то доброе дело людям, конечно, иди". Это ее выбор. О нелюбви к светским мероприятиям: Каждый выбирает какую-то дорогу и по ней идет. Я занимаюсь своим делом. Меня приучили к тому, что, как у Антона Павловича Чехова сказано, дело человека должно быть немножко лучше, чем он сам.
респект: https://www.facebook.com/nakhim.shifrin?fref=nf http://www.youtube.com/watch?v=fzIirZe472I http://www.youtube.com/watch?v=fzIirZe472I Опубликовано: 4 нояб. 2013 г. Героиней очередного выпуска программы "Временно доступен" станет Людмила Максакова - советская и российская актриса театра и кино. Народная артистка РСФСР. « - Как подойти к роли? Научить нельзя, можно научиться. Есть свои законы. Этим законам меня учили всю жизнь -- обучение закончится тогда, когда закроется крышка гроба...» « - Мы все время хотели доказать, что мы сами -- это мы. Это было тяжелейшим плевком в душу, если кто-то говорил: «А, это потому что мама...». « - Что значит, где купить колбасы? У нас с Авербахом было три рубля. Можно было пойти в гостиницу «Москва». Я брала бутылку минеральной воды, он 50 грамм водки и селедочку. И вот так до закрытия ресторана мы обсуждали его новый замысел. Люди жили другим...»
респект: https://vk.com/vahtangovteatr http://www.vakhtangov.ru/mediabox/interview/press/29646 Владимир СИМОНОВ: Похвала важна, даже если ты в нее не веришь Дата публикации: 27 января 2015 Автор: Наталья Колобова Издание: УЧИТЕЛЬСКАЯ ГАЗЕТА Об этом актере говорят, что он не представляет своей жизни без театра, но жизнь и театр для него сферы несоприкасающиеся, на сцене он играет, а не живет, но играет так, что у зрителей дух захватывает от накала переживаний и страстей... После окончания училища имени Щукина он поступил на службу в Театр Вахтангова, позже, правда, по приглашению Олега Ефремова перешел во МХАТ, но спустя несколько лет вернулся в труппу Вахтанговского. Там играет до сих пор. На его счету около ста ролей в кино в таких популярных фильмах, как «Граница. Таежный роман», «Московские окна», «Дети Арбата», «Ермоловы», «Куприн. Яма», а в театре он примерил на себя сильные классические роли: сыграл Треплева в «Чайке», Отелло, Серебрякова в «Дяде Ване»... И только что на сцене театра Александра Клягина «Et Cetera» всемирно известный немецкий режиссер Петер Штайн представил свою постановку знаменитой трагедии Пушкина «Борис Годунов». В главной роли - народный артист России Владимир Симонов. Он и стал нашим сегодняшним гостем. - Владимир Александрович, кроме звания народного артиста России вы – обладатель престижной премии «Чайка» и премии имени Андрея Миронова «Фигаро» в номинации «Лучшие из лучших». А награды для вас важны? - Важны, но я не думаю о них постоянно, а вот вы сейчас вспомнили, и я вспомнил... Важны, когда вдруг они годятся для чего-то - для дела, для какой-то ситуации, для разговора... - Вашу вторую премию «Чайка» в 2000 году вы получили за дуэт с Александром Калягиным в спектакле «Дон Кихот» театра «Et Cetera». Вы заняты и в других постановках театра Калягина. А как вы познакомились? - Мы общаемся с 1982 года. Познакомились во МХАТе, когда Олег Николаевич Ефремов пригласил меня в «Чайку» на роль Треплева. Александр Александрович играл в этой же постановке Тригорина. Сыграли. Меня все поздравили. Но никогда не забуду внимание Калягина - он зашел в гримерную, пожал руку, расспросил: «Как ты? Что ты?» Почему он так сделал? Не знаю. Может, оттого, что мы оба – щукинцы. Наверное, он понимал, как мне в этой ситуации тяжело, когда почти со школьной скамьи (в Театре Вахтангова после училища я прослужил всего полтора года) мне выпало играть Треплева во МХАТе, причем с настоящими звездами: со Смоктуновским, Поповым, Евстигнеевым, Богатыревым, Калягиным, Лавровым, Мирошниченко, Невинным, Кашпуром... - А как сложилось ваше сотрудничество? - В советское время были приняты поездки актерских бригад в дружественные страны: ГДР, Чехословакию. И меня взяли в такую бригаду, посчитав, что я не последний парень на деревне (улыбается) и могу что-то делать. Я выступал с номером «Наблюдения», аккомпанируя себе на гитаре. И в этих поездках мы с Александром Александровичем потихонечку-полегонечку поняли, что у нас одинаковые представления о многих вещах - о жизненных ценностях, о чувстве юмора, о степени добра и подлости, о ревности и о многом другом. Сначала у нас сложились отношения «учитель - ученик», потом «друг - друг»... Сейчас мы вообще как родные люди. А что касается совместной работы, то в начале 90-х Калягин организовал свой театр и пригласил меня на роль Войницкого в спектакле «Дядя Ваня», которым и открылся «Et Cetera». И дай бог, чтобы впереди было еще много общих дел. - Вы – любимец публики. О вас очень много хороших отзывов и от зрителей, и от коллег. Вы обращаете на них внимание? - Обращаю, конечно. Но стараюсь относиться к ним с иронией. Потому что на самом деле никто, кроме тебя самого, не может понять, что ты есть, что ты сделал и насколько хорошо ты это сделал. - Разве все и всегда могут сами про себя это понять? - Возможно, не всегда. Но вы же меня спрашиваете. Вот я про себя знаю, что сделал хорошо, а что плохо. А вообще лучше заниматься делом, а не пустыми разговорами. Делай что должен, и будь что будет. Так ведь гласит древняя мудрость? - Но ведь положительные отзывы для чего-то нужны? - Чтобы тешить дьявола, тщеславие. - А вы подвержены тщеславию? - Подвержен, я же живой. - А если после спектакля подходят зрители и говорят какие-то хорошие слова, это добавляет творческих сил? - Добавляет, и очень сильно. Это правда. Причем не важно, веришь ты этому или нет. Но тем не менее эти слова влияют. И они нужны, тем более актеру. Ты этот отклик публики чувствуешь даже на поклонах. Иногда публика раз – и на тебя вспыхнула. Значит, ты что-то радостное ей донес. Вернее, ты всегда это несешь, но, может быть, сегодня в зале просто оказалось больше тех, кто это понял. И вот уже у тебя огонечки внутри загораются. - А могут ли чьи-то слова, напротив, выбить вас из колеи? - Наверное... Но мне, видимо, везет: я с подобными резкостями обычно не сталкиваюсь. Последние несколько лет то, чем мы занимаемся в театре с Римасом Туминасом (художественный руководитель Театра имени Вахтангова. - Н.К.), находит вполне положительный отклик. Хотя, когда я вернулся в Вахтанговский из МХАТа, была пара критических газетных статей, правда, не совсем справедливых, с перепутанными фамилиями, в которых упомянули и меня. Эмоционально это бьет очень сильно, когда тебя ругают, тем более в газете. Нужны моральные силы и мудрость, чтобы понять - это же полная ерунда. - Вы упомянули Римаса Туминаса. Его назначение на должность художественного руководителя Вахтанговского театра в свое время обсуждалось очень бурно. А как вы отнеслись к его приходу? - Я не был лично знаком с Римасом, но знал его спектакль «Ревизор» - очень сложную постановку. И понимал, что он – очень талантливый человек и необычный художник. Когда Римас начал репетировать спектакль «Троил и Крессида» по Шекспиру, он дал мне в нем одну из главных ролей - Пандара. Вот через эту работу я по-настоящему и познакомился с Туминасом и понял, что он –величина фантастическая. Очень интересен его угол зрения на жизнь, то, как он рассказывает о ней через пьесы. Римас - высокий человек, одухотворенный. Он истинный художник. - А может, ваше расположение к Туминасу связано с тем, что он дал вам главную роль в первом же спектакле, который начал ставить в Театре Вахтангова? - Нет-нет. Дело не в этом. Вообще-то его появление в театре было ознаменовано новостью для меня неприятной: он закрыл спектакль «Мелкий бес», где я был занят. Мы с Римасом посидели, поговорили, почти как Станиславский с Немировичем (улыбается). Он сказал, что мне как актеру лучше отказаться от этой роли, от этого спектакля, чем делать так, как оно есть. Я ему поверил. Не знаю почему. Поверил - и все. И с тех пор мы потихонечку - с большим или меньшим успехом - идем вперед. - Владимир Александрович, скажите, откуда у вас убеждение, прочла о нем в одном из ваших интервью, что актер должен уметь сыграть все - от вешалки и клопа до, скажем, Гамлета? - А это так сложилось, можно сказать, исторически (улыбается). Еще в детстве я решил, что актер - это тот человек, который выходит на сцену в какой-то роли и после спектакля, без грима, зрители его не узнают. И эта мысль меня грела. И до сих пор она мне нравится. Именно это и ценно в актере, а вовсе не то, что зритель видит его в очередной роли и говорит: «А-а-а. Я его знаю, это опять такой-то...» Думаю, это как раз понижает уровень актерской профессии. - В последние годы стало модным снимать фильмы об известных людях - артистах, политиках. Как вы относитесь к этому веянию? - Если это интересная личность, сюжет захватывающий, а сама история может помочь зрителю в каких-то вопросах разобраться, что-то понять, то все нормально. - А есть ли у вас личные критерии - согласиться на ту или иную кинороль или отказаться? - Есть, но они не какие-то сверхъестественные. Если в сериале 250 серий и снимают по 40 минут в день, что это получится? Это как суп варить полторы минуты, тогда как его варят три с половиной часа. Если уж и сниматься, то у хорошего режиссера, в картине с хорошим сценарием. - В кино вы работали со знаменитым режиссером Петром Наумовичем Фоменко. - Да, но это было всего однажды. Я сыграл в его фильме-спектакле «Метель» (гусарского полковника Бурмина. - Н.К.). - Мне довелось быть на гражданской панихиде по Петру Наумовичу, рыдал весь его театр, все говорили о его необыкновенной душевной теплоте, о его удивительной негромкости и в то же время величии... - А в России вот эта тихость, скромность и есть громкость, величина. Петр Наумович, конечно, гениальный был человек. И все, что в моей жизни было с ним связано, осталось в памяти навсегда. Чувствительнее режиссера я не знаю до сих пор... - Ну а что больше всего вам запомнилось из работы с Фоменко? - Помню, как мы работали у него дома... Это вообще уже умершая история, когда режиссер приглашает актеров репетировать домой - в комнате. И в домашней обстановке, а не в репетиционном зале, не на сцене, не на киноплощадке, а дома проходит с ними роли, что-то объясняет. И вот эта теплая домашняя атмосфера располагает тебя, больше раскрывает. Так Петр Наумович добивался именно того нужного прикосновения к Пушкину, но добивался мягко: жена чай принесла, кто-то - сахарок, кто-то пробежал, «Нин, ну хватит шуметь, выключи там, мы же работаем...» Вот эта домашность, она была великолепным приемом, который уже почти никем из режиссеров не используется. - А театр и кино соперничают в вашей жизни? - Конечно! - И что выигрывает? - Наверное, мой интерес, я выбираю то, что мне больше нравится, и делаю. А часто происходит так: предложили что-то в кино, а минут через 15 звонят из театра: «Не хочешь ли ты еще и это играть?» И тогда начинается непростой выбор. А заранее сказать, что выиграет - кинорежиссер со своим предложением или театральная работа, которая еще только в перспективе, я не могу. Иногда думаю, может быть, в театре мне достаточно пока работы, а в кино нет, или наоборот, наснимался в этом году, а хочется в театр на репетиции побольше походить и поднять свой профессиональный уровень. Ну а потом в сутках 24 часа, а в месяце 30 дней, и все успеть физически невозможно. Поэтому в последнее время я решаю по формуле: кто первый встал, того и тапки. - На данном жизненном этапе вам есть за что благодарить судьбу? - Пока да. За то, как все у меня складывается в театре. По поводу кино у меня есть вопросы, но, наверное, всему свое время. - Со старшим сыном Василием, который тоже служит в Театре Вахтангова, вы заняты вместе в некоторых постановках. А вам случается что-то ему подсказывать, делать замечания? - Да, могу подсказать, а не нужно ли заняться голосом, чуть-чуть размять, пластику немножко подправить. Но я себя ловлю на мысли, что сыну я говорю немного, а другим молодым актерам гораздо больше. Может быть, у Василия меньше недостатков, чем у остальных... - Вы ведь родом из небольшого города Октябрьска, что в Самарской области. Россия вообще полнится маленькими городками, и каждый год ребята отправляются оттуда штурмовать театральные вузы Москвы и Петербурга в надежде стать профессиональными актерами, любимцами публики. Что бы вы им пожелали? - Если чувствуют, что могут, что это дело их, значит, надо добиваться своей цели.
респект: https://vk.com/vahtangovteatr http://www.nvspb.ru/stories/evgeniy-knyazev-kajdyy-rojdaetsya-s-jajdoy-tvorchestva-57159 28 марта 2015 Евгений Князев: «Каждый рождается с жаждой творчества» Народный артист России – о потоке желающих поступить «в театральный» и о «вышизации» общества Нынешний ректор Театрального института имени Бориса Щукина при Государственном академическом театре имени Евгения Вахтангова известен отнюдь не только своим студентам. Евгений Князев востребован и популярен: он играет на сцене, снимается в кино, телесериалах. Но мало кто знает, что именно Петербург, куда скоро вахтанговцы приедут на гастроли (с 31 марта по 4 апреля), переломил когда-то судьбу молодого горного инженера, увлёк его театром и направил на актёрскую стезю… – Евгений Владимирович, вас, наверное, уже не раз называли «играющий ректор»… – У нас все ректоры были играющие: Борис Захава, Владимир Этуш, я вот. Георгий Александрович Пелисов разве что был единственный человек «от министерства»… У нашего института всегда были творческие художественные руководители. – Не испытываете дополнительной ответственности: мол, студенты на сцене увидят? – Это всё же моя основная профессия! Окончил я наш вуз по актёрской специальности и по сей день являюсь актёром Театра имени Вахтангова. Это было всегда: и когда я учился, полтруппы преподавало, и сейчас так же… Ведь наша вахтанговская школа – школа «монастырского» склада: чтобы преподавать в Институте имени Щукина и работать в вахтанговском театре, надо обязательно окончить Институт имени Щукина… – Неужто и вовсе нет «сторонних» актёров в труппе? – За редким исключением. У нас это особенная система… – Закрытая? – Нет, закрытости никакой нет. В нашей студии при театре есть ребята и из других вузов. Кажется, есть там кто-то и из Петербурга – из бывшего ЛГИТМиКа. Но в труппу пока никто не принят, кроме тех, кто окончил щукинское. – Но Римас Туминас тем не менее не побоялся со своим «уставом» в ваш «монастырь» прийти… – Да, но сначала был период, в котором он существовал вне театра, обособленно, и вне школы – даже не заходил в неё, да и она не имела к нему никакого отношения. Но спустя три года (как раз накануне 90-летия театра) он сказал: «Труппа моя. Надо праздник отмечать», а потом его пригласил в училище руководитель режиссёрского отделения, и у нас всё «построилось». – Учить студентов – это что? Божий дар? Призвание? Или всякий может? – Кому-то это дано свыше, кому-то – в меньшей степени, кому-то вообще не дано. Кто-то может помочь студенту стать собой, кто-то нет. Почему так, бог его знает… Я когда окончил институт, проработал года три-четыре, и бывший заведующий кафедрой актёрского мастерства Владимир Георгиевич Шлезингер, который тоже являлся актёром нашего театра, сказал: «Мне кажется, что из тебя получится педагог, – заходи в училище». Ну я и стал потихонечку-понемножечку «заходить»… У нас ведь и Нина Дорошина, и Людмила Максакова преподают. Я сейчас уговорил Сергея Маковецкого прийти. Владимир Симонов заходит, Лена Коренева преподавала… Из более молодых – Кирилл Пирогов, Павел Сафонов… У нас много ребят, которые служат и одновременно работают в институте. – Вы ведь и мастером курса были? – Я несколько раз выпускал курс. Моя задача сейчас как ректора попытаться сохранить систему воспитания молодых ребят так, чтобы они понимали театр, знали его основы, основы ремесла, соприкоснулись с ним, а дальше… Как они определятся, куда они пойдут, что будут делать дальше? Будут ли они существовать в новых веяниях или будут стараться делать тот русский психологический театр, который когда-то был у Товстоногова, не знаю. Но для меня театр Георгия Александровича Товстоногова – одно из самых сильных театральных впечатлений в жизни. – Современные студенты отличаются от тех, кто учился с вами? Иногда кажется, что в театральные вузы теперь поступают все кому не лень, а точнее, все, кому лень заниматься чем-то другим… – Да ничем они не отличаются! Как тогда были безумные толпы желающих поступить «в театральный», так и сейчас. А всё потому, что каждый человек рождается с жаждой творчества, в каждом человеке этот огонёчек горит, существует. Но подумайте, запросто не пойдёшь ведь петь в оперу, если не занимался вокалом, если не имеешь природного дара вокального. Не заявишь себя художником, если вовсе не умеешь рисовать. Не пойдёшь преподавать в балетную школу, если с детства не занимался хореографией. Не поступишь в консерваторию, если с малолетства не играл на инструменте… На этом фоне драматическое искусство кажется более лёгким: говори себе слова в кино и в театре… и никто не задумывается о том, что у драматического артиста кроме стремления должен быть талант. Что такое к нам поступать? Всего-то надо – выучить стихотворение, басню и прозу. Что тут сложного? И каждый вправе выучить, прийти на прослушивание и надеяться. Именно на прослушивании и происходит основной отсев: к самому конкурсу уже остаются ребята, которые понимают, что они хотят идти в драматический театр. У нас много учится одарённых, талантливых «детей», и мы гордимся, что они у нас есть, что они у нас становятся востребованными, что поступают в театры… Тут другая проблема: никто нынче не хочет уезжать… – Все хотят остаться в Москве? В Петербурге, думаю, такая же картина… – Проблема серьёзная: места под солнцем-то всем хватит, а вот главных мест, да и вообще мест в театре не хватит. Тут уже начинаются трагедии. А то, что поступают много, так и в журналистику многие идут, и в юриспруденцию. Сейчас идёт «вышизация» общества – каждый вправе получить высшее образование: не попал на бюджетное место, можешь платно поступить на коммерческое. Не попал в достойный вуз? Можешь похуже вуз найти, а то и вовсе – можно найти «нахальный» вуз, где собирают деньги, чтобы за них тебе и выдать диплом. Много всего сейчас, а вот специалистов талантливых, как и прежде, – единицы… – Всё-таки и специалиста талант определяет? – И юрист бесталанный никогда хорошим адвокатом не станет, и экономист без таланта ничего не заработает, и бездарный журналист не напишет блистательной статьи, не станет глашатаем великих идей. Эту искру мы и ищем в будущем актёре. – Сегодня не читающие студенты – проблема гуманитарных вузов? Вы своих учите читать? – Мы заставляем, ставим «двойки». Они пытаются обмануть, читают «Анну Каренину» в сокращённом варианте, всякие «краткие содержания»… Но не проходит – всё равно заставим читать. – Часто можно слышать: «Вот прежние актёры – сплошь личности, а нынешние…» – Что ж мы будем по Лермонтову-то рассуждать: «Не правда ли, что древле всё было лучше и дешевле»… И щи были гуще, и жемчуг был крупнее? Ничего подобного. И сейчас есть замечательные ребята, которые становятся личностями, растут. Я вот иду по училищу, просматриваю стенды разных выпусков: 60-е, 70-е, 80-е… Ну, три-четыре-пять-шесть стали известными. А где остальные «личности»? И сейчас соотношение то же: три-шесть человек из выпуска составляют славу театра и кино. – В кино слава нынче бывает сомнительная… – Да, к кино нынче странное отношение. Больно много было перестроек и перемен. В 90-е всё рухнуло, начали налаживать, пришли к 2000-м – опять стало разрушаться, сейчас вроде налаживается… Новая волна, приносящая нечто, в чём нет мысли, ума и души. Мне это не очень интересно. Часто, как и антреприза в театре, которую рассматривают как лёгкий способ заработка, всё крутится вокруг одного актёра-звезды, а остальные… Не можешь поехать на гастроли или съёмки – возьмут другого. Недавно вот меня позвали, но мы не смогли один день съёмочный согласовать. Один! А у меня гастроли в Воронеж накладываются: я должен быть в театре, из которого я ради кино никогда не уйду. Сразу ясно, кто и в чём заинтересован. Если б артист был нужен, творческий результат важен, то договорились бы. – Для востребованного театром актёра вы немало снимаетесь. В сериале «Орлова и Александров» вы, например, Сталин… Чем вас роль привлекла? – Разве не интересно играть сложную личность? Это необычная история: не тот мрачный Сталин, который погружен в раздумья, кого бы ещё расстрелять, а живой человек со своими переживаниями, чувствами. Ведь он на «Днях Турбиных» во МХАТе был 16 раз, а фильмы с Орловой он бесконечно пересматривал: плохо ему, включат телевизор – он и сидит, смотрит «Весёлых ребят». – Не могу про Мессинга не спросить: а эта мифологизированная личность чем «взяла»? – Меня просто пригласили на заглавную роль в сериал «Вольф Мессинг». Почему я должен был отказываться? Он – необычная фигура. Кто-то может всю жизнь такой роли ждать. Я и не знал даже толком, кто такой Мессинг, но, когда мне рассказали, конечно, согласился и работал с удовольствием. – А гастроли для вас удовольствие? – В Петербурге? Обязательно схожу в Русский музей, может быть, в БДТ схожу, который отреставрировали.. Я счастлив, что играть мы будем в Александринке (театр везёт 4 постановки – «Ветер шумит в тополях», «Маскарад», «Дядюшкин сон» и «Посвящение Еве». – Прим. ред.)… Тут, перебирая книги, нашёл «100 лет Александринскому театру»: я её захвачу и подарю театру – вдруг у них такой нет… Есть и буклеты про БДТ – тоже отвезу, хотя наверняка они есть и у них. Там же наша замечательная выпускница Нина Усатова работает… Пусть покажет отреставрированный театр. Да просто пройдусь по Невскому! В молодости, после института, меня отправили в Ленинград на практику – на Васильевский остров, на завод имени Котлякова, в конструкторское бюро. Я там и в цеху работал – в отделе ОТК, где проверяли качество выпускаемой продукции. В Ленинграде я полюбил театр, увидел много спектаклей Товстоногова, у меня сложились высокие театральные впечатления. Там я видел Фрейндлих с Боярским в Театре имени Ленсовета – обожал ходить на их спектакли… Для меня Петербург – это родные, любимые места.
респект: https://vk.com/vahtangovteatr http://www.kp.ru/daily/26361/3242930/ 1.4.2015 Лидия Вележева: «Чтобы кино ожило, нужны хорошие сценарии и большие денежные вливания!» Татьяна ПОДЪЯБЛОНСКАЯ На гастролях в Воронеже известная актриса рассказала, почему не должно быть соперничества на сцене, как ей помогает в спектаклях муж, а также что она предпочитает тусовкам 31 марта в Воронеж с гастрольным спектаклем приезжала актриса Лидия Вележева - несравненная Настасья Филипповна из "Идиота", стерва из "Классика" и "Воровка". Лидия Леонидовна поразила нас своей неувядающей красотой, обаянием, аристократичностью. «Комсомолка» расспросила актрису о ситуации с кино в нашей стране, творчестве и личной жизни. ПРИХОДИШЬ НА СЪЕМКИ СЕРИАЛА, А КОСТЮМОВ И РЕКВИЗИТА НЕТ, ОБЪЕКТЫ НЕ ГОТОВЫ - Многие режиссеры жалуются, что русское кино зажимают. Идет плохим экраном, не дают залов, плохо смотрят, как изменить ситуацию? - поинтересовалась "Комсомолка" у актрисы. - Вы имеете в виду телевидение или полный метр? Я бы так не сказала. Во-первых, не так много кино и снимают. Во-первых, на это нужно слишком много денег. Во-вторых, да простят меня сценаристы, очень мало хороших сценариев, нет материала, а чтобы что-то слепить, нужна глина. И хорошие вливания средств. Тогда из десяти фильмов два да получатся. А когда снимают всего пару-тройку, ну сами понимаете… Надо вливать хорошие деньги в наше кино. Что касается телевидения: ну вы и сами видите, когда включаете - сериалы вызывают ужас. - Тем не менее, вы недавно сыграли в сериале «Луна», «Аромат шиповника»… - Я, конечно, какую работу бы не брала, всегда стараюсь относиться к ней серьезно. У меня нет такого – «пошла деньги зарабатывать». Но про «Шиповник» мне не говорите, это мой позор! К сожалению, у нас нет Спилбергов. У нас не развито телевизионное сериальное направление. Актер читает сценарий, вроде хороший материал, душевный, поучительный. А когда приходишь на площадку, оказывается, что костюмов нет, объекты не готовы, реквизита нет. И сидеть просто головешкой произносить текст – меня это очень раздражает. Представьте, что вы хозяйка дома, но на кухне нет ни сковородок, ни чайника, ни тарелок, ни полотенец. Вот так и у нас в сериалах часто с воздухом работают! И такой подход вызывает ужас. Нет денег, не запускайте! Зрителю ведь потом не скажешь – а вот нам не дали! Все хотят, вложив копейки, получить прибыль. И о том, что я попала в «Шиповник», в этот ширпотреб, я очень жалею. Но опять же, актер не знает, что будет на выходе. Рассчитываешь на одно, выходит совсем другое. Есть, конечно, исключения. Очень сильный и замечательный подход к сериалам на Первом канале, на СТС, НТВ. Случаются и на России качественные проекты, но не все. Замечательный на России был сериал «Пепел», на Первом – «Тест на беременность». ЗАВИСТЬ НА СЦЕНЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ЗЛОМ В ЛИЧНУЮ ЖИЗНЬ - А за рубеж вас не приглашают сниматься? Ваш муж, известный актер Алексей Гуськов («Классик», «Раскаленная суббота», «Мусорщик», «Граница. Таежный роман» - ред.) успешно проторил дорожку в европейское кино, часто играет в иностранных картинах. - Нет, меня не зовут. У меня нет знания языка на должном уровне. А чтобы попасть в зарубежные фильмы, необходимо знать английский. У Алексея есть английский. И я ему в какой-то степени завидую, потому что он первый русский актер, который снялся в главной роли в европейском фильме - в итальянско-французском «Концерте». Такого не было. Еще в итальянской картине «Он святой, он человек» сыграл Папу Римского. - Сейчас он участвует в новом совместном проекте «Мата-Хари». Кого играет? - Я даже не знаю. Боюсь соврать. - А вы не советуетесь друг с другом, когда роли выбираете? - Мы из одного цеха, поэтому, естественно, обсуждаем нашу работу. Обсуждаем проекты, кто предлагает, какой режиссер. Но нет такого, чтобы каждый сценарий разбирали. Каждый в своей кухне и каждый сам ищет свою линию, придумывает. Если картина историческая, то залезаешь в книги, смотришь, читаешь, вспоминаешь эпоху, костюмы, поведение, события, стоящие рядом с этим материалом. А если говорить о самом киношном процессе, то я очень люблю сильных партнеров. Как говорил Евстигнеев, бойтесь слабых партнеров, они вас потащат за собой. И слава тебе Господи, мне как-то везет на таких партнеров… - Вы и с мужем вместе играете в спектакле «Люди как люди» театра Вахтангова. То, что близкие люди на одной сцене находятся, это помогает или наоборот является преградой? - С Лешей очень легко работать, потому что он очень хороший партнер. Есть партнеры, которые тянут одеяло на себя, «накрывают» сцену и не дают выйти другим - такие эгоисты. В нем этого нет. Он очень податливый, чувствующий. Например, его партнер или партнерша приболел, или находится в каком-то нервном состоянии, он «подхватывает», настраивается на одну волну с партнером, он никогда не пережимает. Если я вдруг где-то забуду текст, он сразу это видит, старается помочь, реплику подкинуть. Мне с ним очень легко – и в кино, и в театре. Самое главное, чтобы не было соперничества на сцене. Я этого очень не люблю, это плохое качество, как и в жизни. Могу дать совет всем людям – никогда не завидовать. Зависть пожирает, ожесточает... Это такая злоба, которая запутывает тебя как в паутину, и ни к чему хорошему это не приведет. Всегда нужно радоваться. Когда выпускаются спектакли, даже если я в них не занята, я всегда переживаю за ребят - чтобы у них все получилось. Потому что отданы силы, здоровье, время, эмоции на выпуск спектакля. Я вообще доброжелательный зритель. Всегда стараюсь увидеть положительный момент. Нужно всегда стараться помогать по жизни людям. Не надо озлобляться, потому что все бумерангом возвращается. Пусть даже не в работе, в личной жизни. И будете думать потом, что откуда взялось. Все возвращается. НА УКРАИНЕ ВСЕ ТАК ОЗЛОБИЛИСЬ, ЧТО ИДУТ ПРОТИВ РОДСТВЕННИКОВ И ДРУЗЕЙ - Недавно театр Вахтангова вернулся с гастролей по Америке. А как же санкции? Они не повлияли на прием? - Я не выезжала, но наши рассказывали, что нет. У нас же очень хороший репертуар. Играли "Евгения Онегина". Очень сильный и интересный спектакль. У нас в театре всегда аншлаги. Кризис нас не коснулся. Посещаемость 100-процентная. Невозможно попасть на спектакль. Даже мы, актеры, приходим в дирекцию записываться по очереди. Порой не можем попасть. - Вы с мужем родом из Киева. Переживаете из-за событий на Украине? Остались там родственники? - Да, у меня там мама, она не хочет переезжать в Москву. Это трагедия, беда. Хочется верить, что еще более худшего не произойдет. И хочется, чтобы это скорее закончилось. Я вообще не люблю конфликты, насилие. И мне еще в тысячу раз больней, потому что это мой родной город. Тяжело. Даже говорить не могу. Знаете, что ужасно? Люди озлобились, ожесточились. Моя мама, которая инсулинник, ходила за справкой в ЖКХ, там в очереди была пожилая женщина, которой стало плохо и она попросила пройти. Так, таких собак спускали, чуть ли не мат. Такого не было никогда. Злость всех так опутала, обволокла. Люди не узнают своих родственников, друзей, соседей. Это самое страшное. ПОСЛЕ ЭМОЦИОНАЛЬНО ЗАТРАТНЫХ РОЛЕЙ ВОССТАНАВЛИВАЮСЬ ТИШИНОЙ - Как у вашего старшего сына Владимира дела на актерском поприще, он же служит уже в театре Маяковского? Вы ходите к нему на спектакли? Или он волнуется, ведь говорят, что родственников на первые спектакли не приглашают? - Хожу, когда есть возможность, потому что часто в эти же дни я тоже играю в театре. Конечно, когда мама и папа в этой же профессии, волнение присутствует. Я стараюсь отстраняться и смотреть на сына не с умилением, а как профессионал. Чтобы объяснить, где не нравится и почему, или похвалить. Мы-то с мужем волнуемся. Что уж говорить о детях. Вообще детям актеров намного сложнее в профессии. - А младший не пошел по стопам родителей? - Дмитрий учится на 4-м курсе ВГИКА, на продюсерском факультете, слава господи. Он говорит: «Мама актриса, папа актер, уже и брат артист. В этой семье кто-то должен быть умнее и зарабатывать деньги!». - 2015-й объявлен Годом литературы. Что вы посоветуете читать молодежи? - Я очень расстраиваюсь, что молодежь вообще не читает. В первую очередь хочется, чтобы не забывали нашу классику. Она очень многому учит. Я сразу же согласилась сниматься в "Идиоте". Это же Достоевский! Когда тебе предлагают такой материлал -Пушкин, Достоевский, Лесков - актеры в таких сериалах готовы идти на снижение гонораров, даже бесплатно сниматься. - У вас в «Идиоте» роль невероятно эмоциональная. Как после таких затратных работ восстанавливаетесь? - Тишиной. Люблю побыть одна. Чтобы тебя никто не трогал. Чтобы никуда не бежать. Просто спать, читать, отдыхать. Подпитаться энергетикой собственного дома. Мне не нужно во что бы то ни стало рвануть на Бали. Я домосед. По возможности стараюсь сидеть дома, не люблю тусовки.
респект: https://vk.com/vahtangovteatr http://www.moe-online.ru/news/view/315389.html 02 апреля 2015 Актриса Лидия Вележева: «У Воронежа хорошая аура. Люблю здесь отдыхать» Артистка театра Вахтангова рассказала, почему считает ужасными большинство телесериалов и как отдыхает после эмоциональных ролей Игрой сразу нескольких известных актёров могли насладиться воронежцы 31 марта на спектакле «Суперсемейка» в Воронежском концертном зале. В постановке задействованы Эра Зиганшина, Анастасия Задорожная, Сергей Колесников, знакомый зрителям ещё и по передаче «Фазенда». А одну из ролей в спектакле исполнила актриса театра имени Е. Вахтангова Лидия Вележева. Поклонникам она известна по работам в популярных сериалах «Идиот», «Луна», фильмах «Август восьмого», «Любовь-морковь-2» и других. Перед выходом на сцену Лидия Вележева рассказала корреспондентам «МОЁ!», с кем отдыхает в Воронеже и почему она завидует своему мужу, актёру и продюсеру Алексею Гуськову. — Телеканалы сейчас заполонили всевозможные сериалы. Чем вы руководствуетесь при выборе роли в сериале и были какие-то работы, о которых вы жалеете? — Большинство российских сериалов вызывает ужас. Вы сами это видите, когда включаете телевизор. Я, как артистка, смотрю в первую очередь на качество тех сериалов, в которых предлагают сниматься. Разве что о работе в сериале «Шиповник» мне вспоминать не хочется. Это мой позор, я очень жалею, что попала в ширпотреб. Артист, к сожалению, никогда не знает, какой будет конечный результат. Как ведь все происходит? Актёр читает материал, вроде попался хороший, душевный сценарий. И вроде бы всё хорошо, но потом приходишь на площадку и видишь — костюмов и реквизита нет, объекты не готовы. Меня раздражает просто сидеть и головешкой текст произносить. Вот представьте, я хозяйка дома, а у меня на кухне нет ни чайника, ни тарелок, ни полотенец. Нет денег — тогда не запускайте. А все хотят вложить копейки и получить прибыль. У нас не развито телевизионное сериальное направление. — А есть какие-то исключения? Какие качественные сериалы вы могли бы выделить? — Очень сильный подход к сериалам на Первом канале, на СТС, НТВ. Случаются качественные проекты и на канале «Россия-1», но не все. В общем, есть что выбрать. Были замечательные сериалы «Пепел», «Тест на беременность». — Ваш муж успешно снимается за рубежом. А вас не приглашают сниматься в другие страны? — Нет, по одной причине — я не знаю языка, а чтобы за рубежом играть, необходим хороший английский. У Алексея есть английский, поэтому я ему в какой-то степени завидую, потому что он первый русский актёр, который снялся в главной роли в европейском фильме. Он сыграл в итальяно-французской картине «Концерт», ещё в итальянском фильме «Он святой, он человек» исполнил роль папы римского. — Вы с Алексеем в театре Вахтангова играете вместе в спектакле «Люди как люди». Вы помогаете друг другу или, наоборот, конкурируете между собой? — С Лёшей очень легко работать, он хороший партнёр. Есть партнёры, которые тянут одеяло на себя. У него такого нет. Он очень чувствует своего партнёра и настраивается на его волну. Если я вдруг забуду какой-то текст, то он мне старается помочь, реплику какую-то подскажет. Самое главное, чтобы не было соперничества на сцене. Я этого очень не люблю. Впрочем, соперничество в жизни тоже плохое качество. — А как вы отдыхаете после эмоциональных ролей, требующих много энергии? — Восстанавливаюсь тишиной, люблю быть дома одна, чтобы никто не трогал и никуда не нужно бежать, а просто спать и читать. Я домосед, не люблю тусовки. — Вы с мужем родом из Киева. Нынешняя политическая ситуация, которая сложилась, не мешает поддерживать отношения с родственниками? — У меня в Киеве мама живёт. Хотела её в Москву забрать, но она не хочет уезжать. То, что сейчас происходит, — трагедия. Я не люблю конфликты и насилие, как и любой человек. Но мне ещё больнее, потому что это мой родной город. Даже говорить не могу. А знаете, что больше всего жалко? Что люди очень озлобились. Мама недавно в поликлинику ходила за справкой, кажется. Там в очереди была пожилая женщина, которой стало плохо, она попросила пропустить её. Так на эту женщину собак спустили. Раньше такого никогда не было. Ужасно, что злость опутывает людей, что люди не узнают своих родственников, соседей. Это самое страшное. — Вы как-то говорили, что у вас есть хорошая подруга из Воронежа. Чем она занимается? — Да, в Воронеже у меня живёт подруга Лера, она мне как сестра. Это мой самый близкий и преданный человек. У неё свой бизнес, так что с театром она никак не связана. Я обожаю Воронеж, у него хорошая аура. Я часто приезжаю в Воронеж просто отдохнуть с друзьями, ездим в ваш «Яр», ходим в ресторанчики. — А вас узнают в Воронеже? — Да, бывает, но в Воронеже меньше узнают. Актёры часто хотят оставаться неузнанными, потому что иногда сидишь уставший, плохо себя чувствуешь, а начинают заглядывать, что ешь, в чём одет, какой телефон в руках. — В середине апреля на гастроли в Воронеж приедет театр Вахтангова с тремя постановками «Евгений Онегин», «Анна Каренина», «Посвящение Еве». Почему именно эти спектакли выбрали? — У нас очень хороший репертуар, любой спектакль очень сильный и интересный, поэтому сложно сказать, чем был обусловлен выбор этих постановок. В театре у нас всегда аншлаг, даже мы, актёры, в дирекции записываемся по очереди, чтобы посмотреть спектакли. Я думаю, ваши зрители оценят постановки. Особенно интересна «Анна Каренина». Это пластический спектакль, где танцуют актёры. Хотелось бы, чтобы воронежцы перед спектаклями прочитали или перечитали бы «Евгения Онегина», «Анну Каренину». Классика очень многому учит. Ольга ГНЕЗДИЛОВА
респект: https://vk.com/public43163643 http://www.newizv.ru/culture/2015-04-24/218774-aktrisa-olga-tumajkina.html «НИ» за 24 Апреля 2015 г. «Зрители соскучились по настоящей красоте» Актриса Ольга Тумайкина Виктор Борзенко Одна из самых ярких комедийных киноактрис и загадочных актрис театральных – Ольга ТУМАЙКИНА – отвечает на вопросы «Новых Известий». В интервью она рассказала о том, как ей работается в дуэте с легендой нашей сцены – Владимиром Этушем, в чем, по ее мнению, секрет успеха спектаклей Римаса Туминаса и чем ей нравятся гангстерские фильмы. фото – Ольга, зимой вы стали лауреатом премии «Звезда Театрала» за роль в спектакле «Потерпевший Гольдинер». Когда актер получает самую массовую премию зрительских симпатий, это его окрыляет или, наоборот, заставляет волноваться? – Не то и не другое. Есть замыленное слово «удовлетворение». Нашу работу оценили? Значит, всё не зря. Не более того. Конечно, приятно, что за твою работу тысячи зрителей отдали свои голоса. Все это подстегивает, однако нельзя расслабляться. И не время почивать на лаврах. – Но ведь вам повезло с партнером. Вот уж кто действительно не позволит расслабиться… – Да, играть с Владимиром Этушем – это счастье особого рода. Не каждая актриса может этим похвастаться. И действительно, он не позволит расслабиться, потому что более непредсказуемого актера я не знаю. – А в чем это проявляется? – Ему никогда не бывает скучно. Он может по-всякому «хулиганить» в рамках заданного образа, держать тебя в напряжении, но при этом между нашими героями будет постоянный электрический ток. Да и к тому же он весьма интересный мужчина – многоопытный, многознающий, искушенный, балованный, красивый, высокий, любимый, познавший славу. – В отношении славы вам тоже грех жаловаться. Сам видел: на улице вас узнают… – Ну, это бытовое счастье. А Владимир Абрамович знает настоящую славу. фото – В чем разница? – Знаете, я и сама долгое время не могла это сформулировать (лишь на интуитивном уровне чувствовала), пока, наконец, не нашла в мемуарах Шаляпина такое определение. Слава – это как неразгрызенный орех. Ты нёбом ощутить его можешь, а вкус познать не получается. У Владимира Абрамовича орех, видимо, был разгрызен еще в молодости, и вкус его он ощутил. – А когда на сцене встречаются два таких больших артиста, наверное, конкуренция неизбежна? – Я поостерегусь называть себя большой актрисой, потому что еще многое не сделано. Бывают такие обстоятельства, когда время сжимается и от количества проделанных работ человеку присваивают звание масштабного деятеля искусства. Так, например, с Андреем Звягинцевым произошло. Как много он успел осмыслить, сформулировать, пережить в свои достаточно молодые годы. Поэтому, я считаю, его можно называть крупным мастером. Владимиру Абрамовичу с молодости тоже присуща эта черта – фронтовик, защитник родины, педагог, хранитель вахтанговских традиций и, конечно, замечательный актер… Я очень восторженно к нему отношусь. – А ведь вы могли играть вместе с ним и «Дядюшкин сон», но тогда эта работа не сложилась. И вашу роль отдали Марии Ароновой… – Я в тот момент не была готова к такому материалу. Я «с удивлением» смотрела на это произведение Достоевского. «Дядюшкин сон» был очень на «вы» со мной. И я не потянула… Наверное, где-то в глубине души это и могло меня подкосить как актрису, но я, признаться, легко пережила тот период, потому что попросту было некогда. Да и по большому счету, здесь нет для артиста трагедии. Иногда бывает, что роль уходит из-под носа или вырывается из рук, и ты вспоминаешь об этом всю оставшуюся жизнь. И морщины между бровей становятся глубже, и настроение портится, как только подумаешь о неудаче. Но это все-таки не мой случай. Я твердо уверена, что если роль предназначена тебе судьбой, то ты все равно рано или поздно ее сыграешь. Я ведь сыграла Москалеву в итоге в Театре Ермоловой. – А в жизни вам встречались дамы, напоминающие оборотистую Москалеву? – Я видела таких, и не раз. – В родной Сибири или уже в Москве? – Они повсюду. Это не значит, что я их осуждаю. Как раз наоборот. Каким бы хитрым, узколобым, оборотистым, хамоватым ни был мой персонаж, я выступаю в роли его адвоката. Я его люблю изо всех сил и предложу этот «десерт» зрителям. – Погодите, но ведь есть люди, которых полюбить просто невозможно… – Значит, я буду искать, в чем моя героиня права, где ее слабые стороны, в чем ее можно пожалеть… Но тут дело, видимо, снова в моем характере. Я до последнего сопереживаю и болею за человека, что бы с ним ни происходило. Даже когда смотрю гангстерские фильмы, то переживаю за тех, кто грабанул банк. Я очень хочу, чтобы они с этими чудовищными сумками, наполненными баксами, сели в самолет и улетели куда-нибудь в Мексику. – Мне кажется, что вы из тех людей, кто верит в счастливый случай… – Конечно, удачу ведь невозможно рассчитать. Но бывает, что сходятся какие-то векторы, и судьба вдруг преподносит тебе роль-подарок. Я предпочитаю ждать. Знаете, как говорила мой педагог в Щукинском училище Алла Александровна Казанская: «Делай что должно, и будь что будет», и добавляла: «А будет очень хорошо». Что должно мне делать, я знаю, ибо выбрана профессия. И вот счастье, когда эта профессия преподносит приятные сюрпризы. Я, например, долгое время не встречалась в работе с актером Владимиром Симоновым. Разве что в коридоре здоровались. И вдруг Антон Яковлев приходит в наш театр ставить «Мелкого беса» и занимает нас с Володей. Те репетиции до сих пор забыть невозможно! – А с Римасом Туминасом вы еще не столкнулись в работе? – К сожалению, вместе мы пока работали мало. Он занял меня однажды в «Троиле и Крессиде», но совершенно неожиданно подкрался декрет, и я вынуждена была сказать: «Извините, я сейчас должна заняться другими делами». фото – Вы задавались вопросом: почему все вахтанговские актрисы мечтают с ним поработать? Что их так привлекает? – Такое страстное желание репетировать с Римасом Владимировичем (я сейчас безо всякой иронии говорю) связано вот с чем… По моему мнению, то, как он преподносит мастерство, и то, как он подготавливает артистку к образу, – это страшно незнакомое искусство. Сегодня так никто не умеет раскрывать твой внутренний мир. Римас Владимирович выстраивает космос, стремится показать красоту жизни, потому что он не разрушитель, как сейчас модно, а, наоборот, созидатель. Наверное, поэтому за несколько лет он стал настоящим триумфатором – собрал все столичные награды, потому что зрители соскучились по настоящей красоте и по глубокому осмыслению человеческой жизни. Он создает красоту, любовь, любуется красотой… И все это в совокупности дает космический результат. – Однажды в интервью вы сказали, что не будь у вас Театра Вахтангова, жизнь была бы серой… – Да, это так. И если предложить мне на выбор: кино или театр, – я предпочту, разумеется, театр. Но при условии, что это будет Театр имени Вахтангова. – Почему? – Здесь тебя всегда гладят по шерстке, и здесь звучит такой интимный шепот: мол, всё у тебя нормально, главное, не опускай руки, двигайся вперед! В этом здании на Арбате, по крайней мере я так считаю, очень мало кто способен по злой воле испортить тебе настроение, испортить судьбу, создать интригу, подставить подножку, навести порчу и так далее. Я очень хорошо помню, как сказал Максим Суханов в одном из интервью: «Не думаю, что со мной интересно быть в конфликте». Про меня можно сказать то же самое. Все занимаются строительством, созиданием, и на интриги попросту нет времени. – Но между тем в этой семье есть свои традиции. Помнится, вы рассказывали, что театральные новости всегда узнаете последней… – Да, у моих коллег появилось даже забавное хобби: они прибегают ко мне в гримерку, рассказывают какую-нибудь позавчерашнюю историю, которую театр уже давным-давно пережил, и… наблюдают за моей реакцией. Но мне это нравится, и я не собираюсь здесь ничего менять, поскольку таков уж у меня характер. В фильме «Красотка» герой Ричарда Гира говорит: «Я пьянею от жизни, милая». Вот и я пьянею от жизни. Тороплюсь, вижу всё, но каких-то новостей не замечаю… – Так научила вас Алла Казанская? – Да, это то, с чего мы начали наш разговор: хочешь того или нет, но атмосфера Вахтанговского театра тебя меняет. Спина становится ровнее, как только ты приближаешься к служебному входу. Во всяком случае, для меня театр – не работа. Но и семьей я его не назову. Театр – это театр. Пока ограничимся такой формулировкой. Алла Александровна в отношении студентов была очень строга. Своей любовью она одаривала гомеопатически. Но мне все-таки повезло, я уверена в этом. Мне было больше дано этой любви, чем кому бы то ни было. Я научилась считывать это в тех репликах, которые она ко мне обращала, поскольку видела все мои особенности. – А когда вы сами почувствовали, что вы – особенная? – Очень рано – еще в школьные годы. Например, те, кто мало меня любил, говорили: «Она такая впечатлительная!» А те, кто очень любил, считали умной, успешной и говорили: «Очень интересная девушка!» Апофеозом всех этих комплиментов стало, пожалуй, родительское собрание, на котором прозвучала фраза: «Мама Оли Тумайкиной, расскажите, как вы воспитали дочь, что ею может гордиться весь педсостав школы № 55?» Я была особенная, но при этом мама меня никогда не нахваливала. Потому что лишний раз похвалишь, как казалось моей маме, – «корону на голову нацепишь». Справка «НИ» Ольга ТУМАЙКИНА – российская актриса театра и кино. Заслуженная артистка Российской Федерации. Родилась 3 апреля 1972 года в Красноярске. Окончила Театральное училище имени Щукина в 1995 году. Тогда же принята в труппу театра имени Вахтангова. Дебют Тумайкиной был успешным – она замечательно исполнила роль Адельмы в «Принцессе Турандот», культовом спектакле вахтанговцев. Позднее Ольга сыграла Полину Андреевну в чеховской «Чайке», аптекаршу Кашкину в спектакле «Прошлым летом в Чулимске» по Вампилову, Проню Прокоповну в комедии «За двумя зайцами», разбойницу в «Али-Бабе и сорок разбойников», Мадемуазель Жорж в спектакле «Фредерик, или Бульвар преступлений», Клариче в сказке «Король-олень» и другие роли. В кино Ольга начала сниматься с 1998 года, а популярность к ней пришла с выходом в 2006 году на телеэкраны скетч-шоу «Женская лига».
респект: https://vk.com/vahtangovteatr http://www.mk.ru/culture/2015/05/12/maksim-sukhanov-na-scene-mogu-stat-zapakhom.html 12 мая 2015 Максим Суханов: «На сцене могу стать запахом» Актер — о том, как остаться собой в меняющемся мире Разговор с актером Максимом Сухановым похож на игру в пинг-понг. На простой вопрос вдруг прилетает крученый ответ. И непонятно, в какую сторону в следующий раз отправится мяч собеседника. Максим по-прежнему юн и открыт всему новому, хотя разменял шестой десяток. Он улыбается как ребенок и в то же время рассуждает как человек, умудренный опытом. Суханов многолик, но одно остается неизменным — его невероятное обаяние. Возраст — это погружение в себя — В последнее время вы мало снимаетесь. Почему? — А так было всегда. Во-первых, в Театре имени Вахтангова я работаю 10 месяцев в году. И все это время играю от трех до десяти спектаклей в месяц. Во-вторых, количество предложений в кино не так велико. А в-третьих, из тех, что есть, не все нравятся. Приходится выбирать. Поэтому на экране я появляюсь раз в два года. Не скрою: хотелось бы чаще, но в таких проектах, в которые я влюбляюсь. — В картину «Роль» Константина Лопушанского, где играете главного героя, тоже влюбились? Довольны в итоге тем, что получилось? — Я смотрю на это с разных точек зрения. Как зритель, как актер и как несостоявшийся режиссер. Как режиссеру мне чего-то не хватило, но это лишь личная оценка. Как зрителю фильм «Роль» показался мне интересным. Работать как актеру в картине тоже было увлекательно. — В спектакле «Ветер шумит в тополях», который идет в Театре имени Вахтангова, вы играете глубокого старика. Легко ли было понять эмоции героя? Задумались ли вы после этой роли о собственной старости? — Я не думаю, что в этом спектакле играю определенного человека. Прежде всего это собирательный образ нашего бессознательного. Это сфера, созданная и прочувствованная всеми страхами и комплексами, которые могут жить во многих людях. — А лично вы возрастные кризисы переживали? — Я бы не назвал эти моменты кризисом со знаком «минус». Скорее, они — погружение в себя. Такие вещи происходят неожиданно и в любое время. Меня они не пугают. — Что вы почувствовали, когда, например, лысеть начали? — Не помню точно, случилось это давно. Но сразу нашлось правильное решение проблемы: я побрился. Это лучше, чем иметь непонятные сорняки на голове, зачесывающиеся в разные стороны. Тем более форма черепа позволяет мне выходить лысым на люди. Комплексов по данному поводу нет. В какой-то мере даже удобно: меньше занимаешься уходом за собой. Так что отношусь к потере волос с улыбкой. Гармония личных территорий — Критики называют вас вечным ребенком. Вы согласны с ними? — Не знаю, как это комментировать. Каждый человек приходит на спектакль и считывает то, что хочет. — Но вы-то сами ощущаете себя ребенком? — Я не хочу в себе его не ощущать! Но на этом все не заканчивается. Я могу иногда ощущать в себе родную бабушку, которая тоже была актрисой, могу чувствовать себя на сцене запахом… Это по-разному, здесь нет границ. Куда ведет фантазия, туда я и двигаюсь. — Как же в вас уживаются богатая фантазия, вечный ребенок и довольно успешный коммерсант? — У меня это происходит органично. Нужно просто эмоционально абстрагировать одну «территорию» от другой внутри себя. Территория театра, территория дома, территория улицы и какого-то делового мероприятия, территория отдыха, территория одиночества, которая тоже необходима. Наверное, гармония зависит от того, насколько честно в себе ты умеешь все разделять. — Как на данный момент поживает ваша музыкальная территория? — Она спит. Но иногда я сам для себя что-то пробую сочинять. Или просто развлекаю себя игрой на фортепиано. Но исключительно дома. — Кроме актера и музыканта в вас живет еще продюсер и ресторатор. Чем сейчас активно занимаетесь? — Рестораторством — нет. Продюсерством — постольку-поскольку. Есть два спектакля, которые я веду: «Предательство» и «Возвращение домой». Они еще играются, живут, дышат. Новых театральных проектов, которые я буду продюсировать, пока не предвидится. А что касается продюсирования кино, я не очень-то верю в свои силы в нынешних обстоятельствах развития кинорынка в стране. С большим удовольствием сейчас интересуюсь чтением. И получаю от этого удовольствие. — И много аудиокниг уже записали? — Это Платонов, Чехов, Твен, Пастернак, ранний Пелевин, Фаулз. Но я говорил не о записи аудиокниг, я просто люблю читать. И с удовольствием занимаюсь этим в свободное время. Война на Украине — ужасный абсурд — Знаю, вы категорически против мата на сцене. А в жизни? — В жизни — другое дело. Я думаю, это допустимый уровень коммуникации для определенных случаев. Есть обстоятельства, при которых можно применить табуированную экспрессивную лексику. Но я, конечно, против поголовного употребления этих ярких выражений. — Вы следите за событиями на Украине? Оцениваете «изыски» пропаганды, ведущейся обеими сторонами? — У меня нет телевизора. Но я вполне представляю, как это может подаваться и что творится в новостях. У меня по поводу Украины есть собственное мнение. Я люблю анализировать события самостоятельно и давать фактам личную оценку. Конечно, для меня эта война — ситуация ужасного абсурда. Люди, допустившие такое развитие событий между двумя архибратскими народами, должны были до последнего сражаться за столом переговоров. Меня смущает и присоединение Крыма при имеющемся договоре, подписанном обеими сторонами, о суверенности этих территорий в обмен на ядерное разоружение одной из держав. Если этот договор есть, все, что идет с ним вразрез, нарушение. При большом желании сделать всем людям хорошо (и россиянам, и украинцам) можно было бы договориться о том, чтобы Крым стал свободной территорией для проживания и торговли, куда обе страны вкладывали бы средства. Но так не получилось. И мне кажется, это повлекло за собой дальнейшее кровопролитие и гибель мирных граждан. Мне от всего этого очень грустно. — А нормально ли, что смешанные семьи из-за «украинского вопроса» разводятся? — Мне кажется, что тут не стоит обобщать. Нужно разбираться в каждом конкретном случае отдельно. А семьи, которые разводятся якобы из-за этого конфликта, имеют уже большое количество межличностных проблем. Но очень лихо можно сказать, что мы разводимся из-за Крыма. Как воспитать женщину — Вы внимательный папа? Общаетесь с дочерьми как с детьми или как с уже взрослыми личностями? — Я всегда старался общаться с ними на равных. Конечно, были у меня ошибки в воспитании. Но все то, что я себе представлял и как действовал, было, по большому счету, правильно, потому что до сих пор с обеими дочерьми я в очень близких, дружеских отношениях. И, несомненно, чувствую душевную связь между нами. Не знаю, что может быть лучше. — Как, по-вашему, правильно воспитывать девочек? — Буду банальным. Главное — их любить. И, конечно, отец для дочки должен быть примером ее будущего выбора мужчины. Она должна настроиться на фильтрацию и отбор партнеров, опираясь на душевные и этические принципы своего отца. Нежно, но доходчиво стоит объяснять ребенку эти принципы. (Что непросто в период переходного возраста.) Но родители должны участвовать в созревании своего ребенка и помочь ему выкарабкаться из этого сумасшедшего отрезка жизни без потерь. — Секс — запретная тема общения с дочерьми или вы во всем друг другу доверяете? — Мы беседуем на все темы. И мы откровенны друг с другом. Это не может быть табу, ведь тема секса связана с взрослением и обретением себя в пространстве как женщины. Чем честнее мы об этом говорим, тем лучше, я считаю. И тем меньше травм в конечном итоге будет в их жизни. — В наше время, когда дамы бьются за кавалеров, важная ли черта женское самоуважение? — Конечно. Для женщины важно и самоуважение, и достоинство. С другой стороны, важно, насколько умеет человек (и мужчина, и женщина) выстроить диалог между своим сознанием и бессознательным. Потому что то, что прячется у нас в душе и закрыто на амбарный замок, рано или поздно вырастает, выстреливает и человека накрывает. Мне кажется, что в школах должны проводиться уроки по взрослению, посвященные тому, как пережить столкновение с суровыми жизненными реалиями. По большей части циничными и лживыми. И как в таком случае остаться собой. — Как вы думаете, почему душевная чистота сегодня воспринимается как юродство? — Смотря кем она так воспринимается. Не надо думать как большинство. И черпать мысли из телевизора, который, даже если человек включает его фоном, способствует налипанию негативной информации. У каждого должно быть собственное мнение, воспитанное семьей и впоследствии им самим. Это так называемый стержень, на который он опирается, принимая решения. И должен быть круг людей, которым он доверяет и которых слушает, потому что те открывают ему новое в жизни. Человек слаб. Он очень быстро может принять мнение толпы, но нужно изо всех сил стремиться противостоять этому. А вообще белых ворон забивали камнями во все времена. Потому что общество любит двигаться по пути наименьшего сопротивления. — Как вы стряхиваете с собственных «антенн» налипший негатив? — Читаю. Люблю гулять и встречаться с людьми, которым интересно задавать вопросы. Это режиссеры Владимир Мирзоев и Константин Лопушанский, философ, психолог и мой друг Вадим Руднев. Люблю поговорить с собственной мамой, потому что энергообмен между нами дает и мне, и ей душевные силы. Встречаясь с дочками, удивляюсь порой, насколько они тонко чувствуют какую-то проблему. Или в каком ракурсе видят вроде бы обычную тему разговора. Наталья Черных
респект: http://www.vakhtangov.ru/mediabox/interview/press/30209 Владимир Симонов: «Театр и кино соперничают в моей жизни» Дата публикации: 4 июня 2015 Автор: Наталья Колобова Издание: На досуге (Нарва, Эстония) Народный артист России, обладатель престижной театральной премии «Чайка», премии имени Андрея Миронова «Фигаро» в номинации «Лучшие из лучших» Владимир Симонов одинаково любим и театральной публикой, и поклонниками кино и телесериалов. Телезрители знают его по таким фильмам, как «Криминальный талант», «Конь белый», «Свадьба», «Граница. Таежный роман», «Московские окна», «Виола Тараканова», «Дети Арбата», «Костяника. Время лета», «Счастье по рецепту», «Ермоловы», «Охотники за бриллиантами», «Дело гастронома №1», «Куприн. Яма»… На счету Симонова – около ста киноролей. А на театральной сцене он примерил на себя сильные классические роли – к примеру, Треплева в «Чайке» (а потом в этой же пьесе он играл и Тригорина), Отелло, профессора Серебрякова в «Дяде Ване»… После окончания театрального училища имени Щукина актер поступил на службу в театр Вахтангова, позже, правда, перешел во МХАТ по приглашению его тогдашнего художественного руководителя – Олега Ефремова, но вернулся в труппу Вахтанговского театра спустя несколько лет, там играет до сих пор. На этой неделе, 7 июня, Владимир Симонов отмечает день рождения. «К похвале нужно относиться мудро» - Владимир Александрович, откуда у вас убеждение, прочла о нем в одном из ваших интервью, что актер должен уметь сыграть все – от вешалки и клопа до, скажем, Гамлета? - А это так сложилось, можно сказать, исторически (улыбается). В своем детстве я решил, что актер – это тот человек, который выходит на сцену в какой-то роли, и после спектакля, без грима, зрители его не узнают. И эта мысль меня грела. И до сих пор мне это нравится. Вот этим актер и добивается своей цели, а не тем, когда в разных ролях его видит зритель и говорит: «А-а-а. Я его знаю, опять такой-то…» Думаю, вот это понижает уровень актерской профессии. - Вы любимец публики. О вас очень много хороших отзывов – и от зрителей, и от коллег. Обращаете на них внимание? - Обращаю, конечно. Только дело в том, что я делаю после обращения. Ведь можно так обратить внимание, что аж стать другим человеком – измениться сверху донизу… - Со знаком минус? - Ну, конечно. Или ты просто обратил на это внимание – сделал определенные выводы, понял, что все это, в общем-то, смешно. Потому что мы даже сами про себя не знаем, кто мы и зачем мы. А тут еще кто-то что-то сказал… Просто надо достаточно мудро к этому относиться. Лучшего определения, чем иронично, я, пожалуй, и не найду. Сегодня я так сделал, завтра – по-другому… Это же стечение обстоятельств. Мы все находимся во власти какой-то интересной игры – космической. И если в тебя вдруг попал этот «мяч», просто случайно в лоб ударил, и ты ходишь с этой шишкой и говоришь: «Ну, за что он в меня попал?..» Это же смешно. Ведь этот «мяч» просто летает – по каким-то своим космическим законам, которые нам не ведомы… Может быть, я очень глубоко в этом вопросе захожу, но я и стараюсь именно так заходить, чтобы не зависеть от этих жизненных формул, законов… Вот как говорят: «На чем сердце успокоится?» А успокоится оно на собственном самосознании – то есть кроме тебя самого никто не может понять, что ты есть, что ты сделал на данный момент и насколько хорошо ты это сделал. И в то же время существует система критики – одни делают, а другие их критикуют. Это мир так устроен. Это для демократии, чтобы был вроде как объективный взгляд на вещи. Но это же на самом деле патологически смешная ситуация. Ведь те люди, которые делают (которым потом дадут оценку), они же понимают, что они делают, где они находятся, насколько они хороши, насколько плохи… - Разве люди всегда это про себя понимают? - Возможно, не всегда. Но вы же меня спрашиваете. Вот я про себя знаю, что я сделал – либо хорошо, либо плохо. А вообще лучше заниматься делом, а не выяснять. Чего истинному художнику сравнивать? Делай, что должен, и будь, что будет – так ведь говорится в известной поговорке. - А если после спектакля подходят зрители и говорят какие-то хорошие слова, это добавляет вам творческих сил? - Добавляет, и очень сильно. Это правда. Причем не важно, веришь ты в эти слова или нет. Но, тем не менее, эти слова влияют. И они нужны, тем более актеру. Ты этот отклик публики чувствуешь даже на поклонах. Иногда публика раз, и на тебя вспыхнула. Значит, ты совсем что-то радостное ей донес. Вернее, ты же всегда это несешь, но, может быть, просто сегодня в зале оказалось больше тех, которые поняли это. От этого и у тебя огонечки внутри загораются. «Кто первый встал, того и тапки» - За последние годы стало модным снимать фильмы об известных людях – артистах, политиках. Как вы относитесь к такой тенденции в кино? - Если эта личность или ситуация интересны, у истории захватывающий сюжет и она поможет зрителю в каких-то жизненных вопросах разобраться, что-то понять, то все нормально. Без таких фильмов нельзя, они ведь тоже несут какую-то пользу аудитории. - А есть ли у вас личные критерии – согласиться на ту или иную кинороль или отказаться? - Есть, но они не какие-то особенные. Если в сериале 250 серий и снимают по 40 минут в день, что это получится? Это как суп варить полторы минуты, тогда как его варят три с половиной часа. Если уж и сниматься, то у хорошего режиссера, в картине с хорошим сценарием. - А две сферы – театр и кино – соперничают в вашей жизни? - Конечно! - И что выигрывает? - Наверное, мой интерес – я выбираю то, что больше нравится мне, и делаю. А часто происходит так. Предложили что-то в кино, а минут через 15 звонят из театра: «Не хочешь ли ты еще и это играть?» И тогда начинаешь выбирать. Я думаю, решаю, и решаю в пользу того, что в данную секунду придет мне в голову. А как я могу заранее на сто процентов сказать, что выиграет? Этот кинорежиссер с киноролью, которую он мне предлагает, или вот эта театральная работа, которая еще в перспективе. Иногда думаю, может быть, в театре мне достаточно пока работы, а в кино нет. Или наоборот – наснимался в этом году, а хочется в театр на репетиции побольше походить, поднять свой профессиональный уровень. Ну, а потом же в сутках — 24 часа, а в месяце — 30 дней, и все успеть физически невозможно. Поэтому в последнее время я решаю по формуле – кто первый встал, того и тапки. Учитель и друг - Ваш дуэт с Александром Калягиным в спектакле «Дон Кихот» был отмечен премией «Чайка» в номинации «Двойной удар». «Дон Кихот» – постановка театра EtCetera, которым руководит Александр Александрович. Вы заняты и в других спектаклях театра Калягина. А как вы познакомились? - Мы общаемся с 1982 года. Познакомились во МХАТе, когда туда Олег Николаевич Ефремов пригласил меня в спектакль «Чайка» на роль Треплева. Александр Александрович играл в этой же постановке Тригорина. Прошла премьера. Меня все поздравили. Но никогда не забуду внимание Калягина – он зашел ко мне в гримерную, пожал руку, расспросил: «Как ты? Что ты?» Почему он так сделал? Не знаю. Наверное, потому, что мы оба – щукинцы. Наверное, он понимал, как мне в этой ситуации тяжело – когда почти со школьной скамьи (в театре Вахтангова до того, после училища, я прослужил только полтора года) мне выпало играть Треплева во МХАТе, причем с настоящими звездами: со Смоктуновским, Евстигнеевым, Невинным, Калягиным, Лавровой, Мирошниченко… - А как сложилось ваше сотрудничество? - Сначала получилось так, что мы вместе стали ездить на гастроли – в советское время были приняты поездки актерских бригад в дружественные страны: ГДР, Чехословакию. И меня взяли в такую бригаду, посчитав, что я — не последний парень на деревне (улыбается), что я могу что-то делать. А я выступал с номером «Наблюдения», аккомпанируя себе на гитаре. И в этих поездках мы потихонечку-полегонечку с Александром Александровичем поняли, что у нас одинаковые представления о многих вещах – о жизненных ценностях, о чувстве юмора, о степени добра, степени подлости, о ревности и о многом другом. Сначала у нас сложились отношения «учитель-ученик», потом «друг-друг»… Сейчас мы вообще как родные люди. А что касается начала совместной работы, то в начале 90-х Калягин открыл свой театр и пригласил меня на роль Войницкого в спектакле «Дядя Ваня», этой постановкой и открылся его театр. Вот с тех пор уже больше 20-ти лет наше сотрудничество и идет. И, дай Бог, будет продолжаться!
респект: http://www.vakhtangov.ru/mediabox/interview/press/30210 Дата публикации: 11 июня 2015 Автор: Наталья Колобова Издание: ТВ-Неделя Актера театра и кино, народного артиста России Владимира Симонова нашей публике представлять не нужно. Эстоноземельцы, конечно, помнят его игру в спектаклях режиссера Римаса Туминаса — «Дядя Ваня» по Чехову, «Ветер Шумит в тополях» по пьесе французского драматурга Жеральда Сиблейраса, «Евгений Онегин» по Пушкину, которые в рамках фестиваля «Золотая Маска в Эстонии» московский Театр имени Вахтангова привозил в Таллинн. На театральной сцене этот актер всегда играет сильные классические роли, но его знают и любят и телезрители. Например, по таким фильмам, как «Криминальный талант», «Граница. Таежный роман», «Московские окна», «Виола Тараканова», «Дети Арбата», «Ермоловы», «Охотники за бриллиантами», «Дело гастронома №1», «Куприн. Яма»… На счету Симонова – около ста киноролей. После окончания театрального училища имени Щукина Владимир Симонов был принят на службу в Театр Вахтангова, позже перешел во МХАТ по приглашению его тогдашнего художественного руководителя – Олега Ефремова, но вернулся в труппу Вахтанговского театра через несколько лет, там играет до сих пор. На днях актер отметил день рождения, а нашему изданию накануне удалось задать ему несколько вопросов. Через ошибки человек идет вперед - Владимир Александрович, вы любимец публики. О вас очень много хороших отзывов – и от зрителей, и от коллег. Вы обращаете на них внимание? - Обращаю. Только дело в том, что я делаю после обращения. Ведь можно так обратить внимание, что аж стать другим человеком – измениться сверху донизу… - Со знаком минус? - Ну, конечно. Или ты просто обратил на это внимание – сделал определенные выводы, понял, что все это, в общем-то, смешно. Потому что мы даже сами про себя до конца не знаем, кто мы и зачем мы. А тут еще кто-то что-то сказал… Просто надо достаточно мудро к этому относиться. Сегодня я так сделал, завтра – по-другому. Это же — стечение обстоятельств... - А если после спектакля подходят зрители и говорят какие-то хорошие слова, это добавляет вам творческих сил? - Добавляет и очень сильно. Это правда! Причем не важно, веришь ты в эти слова или нет. Но, тем не менее, эти слова влияют. И они нужны, тем более актеру. Ты этот отклик публики чувствуешь даже на поклонах. Иногда публика раз, и на тебя вспыхнула. Значит, ты совсем что-то радостное ей донес. Вернее, ты же всегда это несешь, но, может быть, сегодня в зале оказалось больше тех, которые поняли это. - А чья-то оценка или высказывание могут выбить вас из колеи? - Наверное… Но ведь обычно таких вещей – очень резких – не делают. Во всяком случае, видимо, мне везло. Последние несколько лет то, чем я занимаюсь в театре, то, что я делаю с Римасом Туминасом (с 2007 года он является художественным руководителем Театра Вахтангова. – Н.К.) находит положительный отклик, более или менее, но положительный. Хотя в то время, когда я вернулся в Театр Вахтангова из МХАТа, помню пару критических статей, в которых упомянули и меня, они были не совсем справедливыми — с перепутанными фамилиями. Но эмоционально это бьет очень сильно – когда тебя поругали, а, тем более, в газете. Нужны моральные силы, и даже более нужна мудрость, чтобы понять – это же полная ерунда. Человеку вообще свойственно ошибаться, это – его главное свойство, через которое он и идет вперед. А критика порой делает так – всему конец. Но это же — абсурд! «Я поверил Туминасу» - Вы упомянули Римаса Туминаса. Его назначение на должность художественного руководителя Вахтанговского театра живо обсуждала культурная общественность Москвы. А как прошло ваше с ним знакомство? - До его прихода в наш театр я не знал Римаса лично, но знал его спектакль «Ревизор» - очень сложную постановку. Я понимал, что он очень талантливый человек, оригинально-талантливый. А когда мы начали работать вместе в театре, Римас стал ставить спектакль «Троил и Крессида» по Шекспиру, дал мне в нем одну из главных ролей – Пандара. Вот через эту работу я по-настоящему познакомился с Туминасом и понял, что он величина фантастического интереса. Очень интересен его угол зрения на жизнь, то, как он рассказывает о ней через пьесы. Римас – очень высокий человек, одухотворенный. Он истинный художник. - А ваше расположение к Туминасу не было связано с тем, что в первом же спектакле, который он стал ставить в Театре Вахтангова, он сразу дал вам главную роль? - Нет-нет! Дело не в этом. Начался-то его приход в театр с неприятной для меня вещи – он закрыл спектакль «Мелкий бес», в котором я был занят. Мы с Римасом посидели, поговорили – почти как Станиславский с Немировичем-Данченко (улыбается). Он сказал, что мне как актеру лучше отказаться от этой роли, от этого спектакля, чем делать так, как оно есть. Я ему поверил. Не знаю, почему. Поверил и все. И с тех пор мы потихонечку – с большим или меньшим успехом – идем вперед. Искусство и ремесло - А откуда у вас убеждение, прочла о нем в одном из ваших интервью, что актер должен уметь сыграть все? - А это так сложилось, можно сказать, исторически (улыбается). Еще в детстве я для себя решил, что актер – это тот человек, который выходит на сцену в какой-то роли и после спектакля, без грима, зрители его не узнают. И эта мысль меня грела. И до сих пор мне это нравится. Вот этим актер и добивается своей цели, а не тем, когда в разных ролях его видит зритель и говорит: «А-а-а. Я его знаю, опять такой-то…» Думаю, вот это понижает уровень актерской профессии. - А в другом интервью вы говорили, что вот так сыграешь в кино врача, артиста или бизнесмена, а потом только эти роли и предлагают… - Да. Ужасно! - И вы боретесь с этим? - Борюсь, по мере возможности. Но, по-моему, все отвечают на это одинаково: «Потому что мы – актеры» Ведь одно дело — искусство, но существует и другая половина жизни, не менее важная: жена, дети, родственники, дом, быт, здоровье. На все это нужны деньги… - Актерская профессия превращается в ремесло, и в этом нет ничего страшного? - Думаю, это даже не то что не страшно, а именно через это мы и понимаем наш мир, проходя через какие-то разные каналы – я здесь иду так, а тут иначе. И что-то я понимаю потому, что мне есть с чем сравнить. Это все нормально, это всегда так было — мне кажется, с минуты сотворения мира. - А не припомните интересный случай со съемок, когда вам приходилось перевоплощаться в представителя какой-нибудь профессии? - В фильме «Повесть непогашенной луны» я играл профессора Лозовского, который на операционном столе зарезал Фрунзе. А Фрунзе играл Володя Стеклов. И когда, по сценарию, я делал ему операцию, рядом со мной стояли четыре профессора Боткинской больницы, они на киноплощадке были консультантами и играли в эпизодах. До съемки сцены врачи мне все объяснили: что делать руками, как правильно держать инструменты. А когда нам дали команду: «Камера! Мотор! Начали!» Я как актер делал «операцию» легко, а они — люди, на счету которых было множество спасенных жизней, сильно разволновались, у них буквально тряслись руки, потому что их снимали в кино. Стимул для молодых - Со старшим сыном Василием, который тоже служит в Театре Вахтангова, вы заняты в одних постановках. А вам случается что-то ему подсказывать, делать замечания? - Да, могу подсказать – а не нужно ли заняться голосом, чуть-чуть размять, или пластику немножко подправить. Но я себя ловлю на мысли, что сыну я говорю немного, а другим молодым актерам могу говорить гораздо больше. Может быть, у Василия меньше недостатков, чем у остальных… - А, как вы думаете, молодые актеры — достойная смена старшему поколению, тем, кто уходит? - Те, кто ушли, конечно, выигрывают перед нынешними актерами — все знают их достоинства, благодаря которым они и остались гениями навсегда. Но, думаю, это — извечная тема. Ведь до тех гениев — лет сто назад — были свои гении. И наверняка, когда кто-то из них уходил, так же говорили: «Вот он был, творил, такого явления больше никогда не будет...» Когда я прихожу в свое Щукинское училище, всегда слышу: «Вот наш курс — это был курс, а потом — уже не то...» Но и сегодня вдруг взлетает фамилия какого-нибудь актера — лет тридцати, он талантлив, прекрасно играет, чувствует свою профессию. А потом, возможно, и он станет таким же 90-летним мэтром, и уже про него будут говорить: «Вот он ушел, и такого больше никогда не будет...» И правильно будут говорить, потому что это — стимул для молодых, чтобы стать лучше, достойнее. - Вы ведь родом из небольшого города – Октябрьска, что в Самарской области. Каждый год ребята из множества городков приезжают в столицу, штурмуют театральные вузы в надежде стать профессиональными актерами, любимцами публики. Что бы вы им пожелали? - Если чувствуют, что могут, что это дело их, значит, надо добиваться своей цели. - А если они чувствуют, но окружающие заставляют сомневаться – мол, куда ты собрался, где ты, а где эти знаменитые актеры, где телевизор? - Так вот же телевизор, рядом – в двух метрах от тебя в квартире стоит. Да и лететь до любого города часа два-три. В мире, в общем-то, все рядом.
респект: https://www.facebook.com/profile.php?id=100004878762403 http://portal-kultura.ru/articles/person/116981-evgeniy-knyazev-teatr-ne-dolzhen-razrushat/?fb_action_ids=455487834623838&fb_action_types=og.likes 20.08.2015 Евгений Князев: «Театр не должен разрушать» Мария ЮРЧЕНКО Ректору Щукинского института, народному артисту России Евгению Князеву исполнилось 60 лет. Более тридцати из них актер служит в Театре имени Вахтангова. А всенародную известность ему принесли роли в кино (кстати, в сентябре завершатся съемки картины по «Тевье-молочнику» Шолом-Алейхема). Со студентами более чем востребованный в профессии Князев работает уже много лет. На молодое поколение профессор смотрит с оптимизмом, если журит, то исключительно по-отечески. культура: В июле закончились вступительные экзамены, Вы набрали новый курс. Можете поделиться впечатлениями? Князев: Самое радостное, что поток желающих заниматься театральным искусством не иссякает. У нас снова громадный конкурс, человек сто на место. Это на начальном этапе, на заключительном осталось восемьдесят абитуриентов на двадцать мест. Вот и считайте — получается четыре человека на место. Ужасно — из четырех талантливых людей выбирать одного-единственного. Но те, кто поступил, действительно этого достойны. культура: Девушек по-прежнему больше? Князев: Мы набираем, как правило, в соотношении один к одному, но есть курсы, где две трети мальчиков и треть девочек. А на абхазском курсе и вовсе на девять юношей — одна девушка. Что будем делать, не знаю (смеется). культура: Вы служите на посту ректора уже двенадцать лет. Как за это время изменились студенты? Князев: Знаете, не сильно, даже по сравнению с тем временем, когда поступал я. Признаю, дети стали меньше читать. Они менее внимательные, чувствуют себя более раскованно. Их стало труднее учить. Но желание овладеть профессией остается неизменным. Они приходят героями — думают, все умеют, всем сейчас покажут. Очень трогательно смотреть, когда они подходят к своему первому зачету и превращаются в щенят, которых нужно вести, пестовать, направлять. Они даже не предполагали, как это, оказывается, трудно, нужно сутками здесь находиться, много читать... культура: И читают? Князев: А как же — ведь выхода у них нет! Они пытаются схитрить — сейчас же все можно найти в интернете в кратком изложении, но ничего не выходит. Педагоги у нас умные, прозорливые — сплошь профессора да доценты, они такой вопрос зададут, что, если не читал, ты на него не ответишь. Когда ходишь на лекции, у тебя голова начинает работать, а если пропускаешь, нагнать потом очень сложно. В этом смысле как было раньше, так и сейчас. Разве что надо в большей степени заставлять учиться. И еще — они не так боятся, что их отчислят, потому что можно перевестись в другой институт. Это я вам про самых непутевых рассказываю. А лучшие — они какими были и пятьдесят, и восемьдесят, и сто лет назад, такими и остаются. Они выучиваются, получают основу, а дальше все зависит только от них. культура: К сожалению, очевидный факт: актеров в стране становится все больше, а подлинных величин среди них все меньше... Князев: Видите ли, раньше для того, чтобы стать артистом, человеку необходимо было пройти очень большой отсев. Я говорю о тех временах, когда наше образование только создавалось. Выбирали лучших из лучших, а потом оказывалось, что и из них лишь единицы способны составить цвет нации в области театра. Этот процент приблизительно всегда одинаковый: если мы подойдем к нашим стендам в институте, то увидим — из тридцати выпускников высот достигают пять-шесть человек. Если семь или восемь, это уже превосходный курс. Но на сегодня в нашем театральном образовании существует очень серьезная проблема. Кто-то когда-то решил, что в стране не хватает артистов, и во всех деревнях и весях при институтах культуры и прочих непрофильных учреждениях стали открывать театральные отделения и факультеты искусств. Они ежегодно выпускают «специалистов», которые получают дипломы, начинают играть в театре, преподавать. И у каждого из них, наверное, есть основания думать, что он уникальный. Мы за ними проследить, к сожалению, не можем. Да и кто возьмет на себя смелость разрушить то, что было создано за эти годы? Ведь там рабочие места, педагоги. Кто этим будет заниматься? Но беда в том, что профессия размывается. культура: Педагогическая смена в театральном деле — трудный процесс? Князев: За более чем десять лет руководства институтом я наметил всего несколько человек, кому бы мог в будущем доверить «Щуку». То есть, если эти люди останутся работать в области театрального образования, то наша классическая школа, которую так пестовал Борис Евгеньевич Захава, а после него Владимир Абрамович Этуш, продолжит существовать. Ведь школа — это всегда обучение от простого к сложному, поступательное движение вперед и вверх. Но самое главное, школа — это воспитание личности. И если удается вырастить личность, то, возможно, в будущем студент станет художественным лидером. Поэтому для нас важнейшими ценностями являются воспитание нравственности, подлинности человеческих проявлений, духовных устремлений. культура: Что, на Ваш взгляд, отличает добросовестного артиста? Князев: Если хорошему актеру не понравится сценарий, он может прямо сказать, что это фуфло. А человек, который постигал профессию неизвестно где, согласится сниматься. Потому что для него это, возможно, шанс. Или он будет так думать. Работая в институте с молодыми, могу сказать, что когда они поступают, то не знают Товстоногова, Эфроса, что уж говорить о таких именах, как Голубовский, Дунаев, Гончаров... Раньше была иная степень ответственности. Каждый режиссер с гордостью говорил о том, что он, скажем, ученик Гончарова. А Гончаров, если ему не нравилось то, что делает на сцене воспитанник, мог встать после спектакля и сказать всему зрительному залу: «Я его этому не учил». Сейчас такое невозможно представить. Да и мастеров теперь таких нет. культура: Но ведь у вас в Щукинском есть. Князев: У нас есть, но я говорю о ситуации в целом. Режиссером в театре должен быть человек с мировоззрением. Речь не о том, владеет ли он набором профессиональных приемов, штампов, умеет ли ставить эффектные перформансы и мизансцены, а о том, что именно он стремится донести своим произведением. Гоголь называл театр кафедрой, «с которой можно сказать миру много добра». Этого же никто не отменял? Или мы отменяем Гоголя? Если ты берешься за Гоголя или Достоевского, дотянись до их понимания. Я не говорю о том, чтобы ставить только в классическом стиле, Боже упаси. Но все же человека определяет набор знаний. Скажем, Петер Штайн до того, как стать театральным режиссером, изучал философию и филологию. Никогда не забуду его спектакль «Три сестры» на сцене МХАТа. Для меня это стало потрясением — как человек понял Чехова и сумел его донести. Он умный. Он философ. Он мыслитель. Или взять тех режиссеров, с которыми работал я. Петр Наумович Фоменко, которого, к несчастью, уже нет с нами, мучился на репетициях, пытаясь открыть что-то новое. Он первым перенес «Пиковую даму» на драматическую сцену, прежде существовала только опера. Когда мы репетировали, он расставлял каждую запятую, заставляя нас их проговаривать. Это была фантасмагорическая игра: здесь бегут, там говорят, и это — Пушкин! Все угадывалось, все прочитывалось. И в то же время спектакль оставался современным — он продержался в репертуаре семнадцать лет. Или как сейчас ставит Римас Туминас — в момент выпуска спектакля к нему нельзя подойти, у него внутри все переворачивается от сомнений — примут, не примут. Понимаете, мука! культура: У театра есть миссия? Князев: Конечно, есть. Театр не должен разрушать, не должен позволять человеку скатываться в состояние тьмы инстинктов. Он должен служить освобождению духа. И уж, конечно, театр никоим образом не может взывать к насилию. культура: Нет ли у Вас ощущения, что в последнее время сцена становится излишне политизированной? Князев: По-настоящему политических спектаклей нет, больше шаржи. А если ставят хороший политический спектакль, то ничего плохого в этом не вижу. Был же в свое время театр Любимова, где в иносказательной форме выражались недовольства и переживания, накопившиеся у людей. Главное, чтобы театр хоть каким-то образом приближался к искусству. А это случается крайне редко. По пальцам можно пересчитать постановки, которые остались в памяти как произведения искусства. Я, например, до сих пор с восторгом вспоминаю «Мещан» Товстоногова, хотя видел их уже с немолодыми артистами, после смерти Георгия Александровича. У нас в театре тоже был такой спектакль — «Без вины виноватые» Петра Фоменко. Там, кстати, мой герой Незнамов в разговоре с Кручининой произносит: «Вам, может быть, угодно считать свою игру искусством, мы вам того запретить не можем. Я откровеннее, я считаю свою профессию ремеслом, и ремеслом довольно низкого сорта». Вот и разбери после этого, где ремесло, а где искусство, и вообще способен ли театр быть искусством. Но, по крайней мере, стремиться к этому необходимо.
респект: https://vk.com/vahtangovteatr http://www.vakhtangov.ru/mediabox/interview/press/30456 Людмила Максакова: Отнять у меня театр Вахтангова – все равно, что у Раневской отнять вишневый сад. Дата публикации: 1 октября 2015 Автор: Ольга Романцова Издание: Театральная афиша Собираясь на премьеру спектакля, в котором играет актриса Людмила Максакова, невозможно угадать, чем она удивит на этот раз. Героини, сыгранные Людмилой Васильевной, разительно отличаются друг от друга, но в каждой ее работе эффектная театральная форма сочетается с глубокой внутренней правдой. Людмила Васильевна – актриса с незаурядным талантом и поразительной самоотдачей. Дочь выдающейся певицы Марии Петровны Максаковой, она выбрала профессию актрисы и после окончания Театрального училища им. Щукина была приглашена в Вахтанговский театр, где служит более полувека и сыграла такие знаковые роли, как Адельма в «Принцессе Турандот», Анна Каренина в одноименном спектакле Романа Виктюка, актриса Коринкина и Графиня в спектаклях Петра Фоменко «Без вины виноватые» и «Пиковая дама». Максакова была одной из любимых актрис Петра Наумовича. После открытия «Мастерской П. Фоменко» он поставил для нее спектакль «Как жаль» по пьесе Маркеса «Любовная отповедь сидящему в кресле мужчине». Людмила Максакова была незабываемой Раневской в спектакле Эймунтаса Някрошюса «Вишневый сад». В Вахтанговском театре актриса играет в спектаклях Римаса Туминаса эксцентричную Войницкую в «Дяде Ване», азартную Бабуленьку в «Пристани», вдохновенно исполняет сразу несколько ролей в «Евгении Онегине» . Недавно Людмила Васильевна выпустила книгу «Мое горькое, горькое счастье», в которой создает выразительные портреты самых дорогих ее сердцу людей, с которыми прошла жизнь. – Весной этого года вы получили премию Андрея Миронова в номинации «За талант и бесстрашие в профессии. Мадам Риск». Номинация вас не удивила? – Наверное, доля истины тут присутствует. Я всегда начинаю работу над ролью с чистого листа, хотя гораздо проще и безопаснее использовать то, что уже однажды найдено, проверено и испытано. Рискуешь еще и потому, что в новом качестве можешь не понравиться публике, а уж тем более критике. Так, например, после премьеры спектакля П.Н. Фоменко «Чудо Святого Антония», где я играла служанку Виржини, один критик, который, видимо, поперхнулся нашим художественным экспериментом, написал: «А Максакова вообще играет помесь Крошечки-Хаврошечки с кикиморой болотной». – Кто научил вас рисковать? Как вас воспитывала мама, Мария Петровна Максакова? – Может быть, это прозвучит немного старомодно, но я считаю, что как человека воспитали, так он и будет жить. Я застала золотой век Большого театра, девизом которого, видимо, были пушкинские строки: «Служенье муз не терпит суеты, прекрасное должно быть величаво». И я убеждена, что работа в театре – это служение. Мама была самородком, всего добилась сама и считала, что и остальные тоже должны всего добиваться сами. Я с детства видела, что ее жизнь подчинена работе, училась ее силе воли, собранности, трудолюбию. И рано поняла, что талант – от Бога, но если ты пошел в профессию, то нужно самозабвенно работать: само собой ничего не приходит. – В книге «Мое горькое, горькое счастье» вы рассказываете о маминой квартире, где выросли и прожили всю жизнь. Вам когда-нибудь хотелось изменить ее интерьер? – У меня появилось желание что-то изменить только один раз – в 1960-е годы, когда приоткрылся железный занавес и везде ощущался дух перемен. В моей комнате появился зеленый польский гарнитур, вместо люстры под потолком повесили два цветастых пластмассовых стакана на перекладине. Жертвой перемен пала стена: ее выкрасили в багрово-красный цвет. Сейчас я с содроганием вспоминаю эту красную стену и пластмассовые стаканы. Потом они благополучно исчезли, а стене вернули прежний цвет. – Как относилась к этим экспериментам Мария Петровна? Багровая стена ее не удивила? – Мама снисходительно относилась к моим затеям. Она была нерезким человеком. Может быть, ей даже были любопытны эти «новые веяния». Моя красная стенка ее, скорее всего, больше насмешила, чем удивила. По улицам Астрахани, где она выросла, после Октябрьской революции разгуливали голые мужчины и женщины. Через плечо у них были красные перевязи с надписью «Долой стыд!». Тогда тоже был яростный всплеск всевозможных идей, рождались новое искусство, новый театр, новая живопись, новая поэзия – словом, полная смена декораций… – Музыка сопровождала вас с раннего детства. Почему вы стали не музыкантом, а актрисой? – Я училась играть на виолончели, но судьба музыканта, тем более играющего на таком сложном инструменте, никаких особенных побед мне не сулила. А мне почему-то страстно хотелось что-то заявить миру! Конечно, глупо, но нельзя забывать, что это были 1960-е годы: тоже громадный всплеск, тоже своеобразная революция, которая получила название «оттепель». – По окончании Щукинского училища вы хотели работать только в Театре Вахтангова? – Да, я влюбилась в этот театр. Я смотрела «Филумену Мартурано», где главные роли исполняли Рубен Николаевич Симонов и Цецилия Мансурова, столько раз, сколько шел этот спектакль. Это было какое-то чудо актерской игры! Я не поверила своим ушам, когда Рубен Николаевич Симонов пригласил меня на роль цыганки Маши в спектакле «Живой труп». Если бы не это предложение, не известно, как сложилась бы моя актерская жизнь. Рубена Николаевича я считаю своим первым великим учителем. Думаю, что судьба Симонова была очень непростой. Он сформировался как художник в дореволюционное время, а потом начались всякие катаклизмы: закрыли театр Мейерхольда, закрыли театр Таирова. Выстоять и сохранить Театр Вахтангова в те времена было очень сложной задачей. Знаете, режиссер всегда ставит спектакль про себя. И Федя Протасов в «Живом трупе», который поставил Рубен Николаевич, был человеком, который тоже задыхается от отсутствия свободы. Конечно, Симонову приходилось платить дань режиму. Он ставил советские пьесы из колхозной жизни, но смешно и весело, как водевили. В «Стряпухе замужем», где я играла, на сцене царило изобилие, все было преувеличено, гипертрофировано: какие-то огромные раскрашенные арбузы, дыни и овощи. Спектакль играл блестящий актерский ансамбль, это была буффонада, балаганный театр – что угодно, но не соцреализм. – Почему Симонов решил восстановить легендарный спектакль Вахтангова «Принцесса Турандот»? – Рубен Николаевич считал, что в театре выросло поколение актеров, которое способно выполнить сценический рисунок, придуманный Вахтанговым. И он не ошибся. Как замечательно играли в спектакле маски – Николай Гриценко, Юрий Яковлев, Михаил Ульянов, Максим Греков! Как импровизировали! Когда шел спектакль, работники всех театральных цехов собирались за кулисами и смотрели, что они сегодня будут выделывать! Юлия Борисова была прекрасна, как настоящая принцесса, а Василий Лановой был просто создан для роли Калафа. – Легко ли вам было репетировать в этом спектакле Адельму? Бывало ли, что какая-то точно найденная деталь помогала почувствовать образ? – Анна Алексеевна Орочко, игравшая Адельму, показала мне точный рисунок роли. Рубен Николаевич был доволен, как я репетировала. Но незадолго до премьеры он вдруг сказал: «Вы играете все верно, но у вас такое добродушное лицо, что я в ваши страдания никак не могу поверить». Позвали гримера А.С. Львову, и она после некоторых размышлений совершенно изменила мой внешний облик: появились черные трагические брови, огромные глаза, черный парик. И только после этого можно было считать, что роль получилась. Это послужило мне огромным уроком, и с тех пор мне очень важно представить облик моего персонажа. – У вас есть какие-то приемы, которые перед началом спектакля помогают войти в образ? – Никаких приемов нет. Все происходит во время репетиций и зависит от того, какую роль я играю. Хотя некоторые роли требуют особой осторожности. Самая опасная роль для актрисы, мне кажется, Анна Каренина: там очень точно прописана психология больной, растерзанной души. Толстой описывает, как шаг за шагом происходит изменение сознания, приводящее человека к мысли о самоубийстве. Как он вдруг понимает, что все вокруг только лгут, все неправда, все ложь, все обман, все зло. Мне кажется, это тот случай, когда необходима дистанция между человеком-актером и человеком-ролью. Очень опасно поселить в себе психологию само-убийцы. – Что приводило Анну Каренину, сыгранную вами в спектакле Романа Виктюка, к самоубийству? Травля светского общества, как в легендарном спектакле МХАТ с Анной – Аллой Тарасовой? – В нашем спектакле ее разрушала больная совесть. Она ушла к Вронскому, но внутренне так и не смогла преступить нравственный закон. – Правда ли, что инициатива пригласить Виктюка в Вахтанговский театр принадлежит вам? – Это все дело случая. Был момент, когда на Вахтанговский театр вдруг перестали обращать внимание. Мы выпускали премьеру за премьерой – и никакой реакции, как будто театр исчез. Однажды мы с приятельницей посмотрели спектакль Виктюка «Уроки музыки» Петрушевской и потом «Царскую охоту» Зорина. Он поставил «Уроки музыки» в студенческом театре с непрофессионалами как историю о неприглядной советской действительности. «Царская охота» в Театре Моссовета погружала совсем в другую атмосферу – XVIII века, страстей и придворных интриг. Я подумала: «Какой у этого режиссера необыкновенный диапазон». Познакомила Виктюка с Евгением Рубеновичем, он оказался в нашем театре и кроме «Анны Карениной» поставил еще четыре спектакля. – В программке спектакля «Уроки мастера» написано: постановка Романа Виктюка, режиссер – Людмила Максакова. Это ваш первый режиссерский опыт? – Я просто сидела на репетициях Виктюка и записывала то, что он придумывает. Роман Григорьевич раньше очень любил ставить спектакли в нескольких городах одновременно. На репетициях что-то вдохновенно придумывал, а потом забывал. Мне было интересно следить, как он сочиняет спектакль. Я много и давно преподаю и всегда стараюсь, чтобы каждый студенческий отрывок был маленьким сочинением. Бывает, что я в последнюю минуту перед выходом на сцену буквально срываю со студента костюм, если чувствую, что он мешает внутренней правде, и прошу надеть что-то современное. – Вам по-прежнему интересно, что нового происходит в театральном мире? – У меня сейчас ощущение какого-то странного затишья. Может быть, это последствия тектонического сдвига в мозгах, связанного с интернетной и компьютерной зависимостью. Человечество уходит на какую-то другую дорогу, стремительно меняются убеждения и взгляды. – Вы много лет работали с Петром Наумовичем Фоменко. Расскажите, как он репетировал. – Петр Наумович называл меня «созидательная оппонентура», потому что у меня всегда были какие-то свои мысли по поводу роли. Когда я что-нибудь предлагала и пробовала на репетиции, он молчал и смотрел, что я делаю. Что-то принимал, что-то отсеивал. Если ему что-то не нравилось, очень сердито сопел. Эфрос написал книгу: «Репетиция – любовь моя». Эта фраза могла бы принадлежать и Фоменко. У его спектаклей очень крепкий замес, и они долго живут. Спектакль «Без вины виноватые» мы играли 20 лет, впрочем, так же, как и «Пиковую даму». – Вы сыграли актрису Коринкину в «Без вины виноватых» не бездарной интриганкой – она у вас талантлива и не меньше, чем Кручинина, любит театр. – Да, Коринкина тоже хочет быть первой актрисой и доказать, что пришла в театр не просто так. И вдруг такое горе, такая беда: весь труд жизни разбит приездом заезжей знаменитости. И все продали, все предали. И партнер предал, и меценат Нил Стратоныч предал: сидит у гастролерши с подношениями. Коринкина была первой актрисой театра, пусть провинциального, но все равно первой актрисой, и вдруг такое страшное фиаско! Я так думаю, что после выступления Кручининой она всю ночь не спала – рыдала. На репетиции «Без вины виноватых» я сыграла такой этюд: я приходила в одном чулке, второй чулок был в сумке, туда же засунула лифчик, потому что забыла его надеть. Я все это вынимала, была растерзанная, расхристанная, растрепанная и долго не могла начать говорить, увидев, что Нил Стратоныч, который еще вчера глаз с меня не сводил, сидит в номере у Кручининой. Я вытирала слезы, сопли и перед тем, как начать говорить, выпила два графина воды. На репетиции сидели мои любимые, замечательные партнеры, и после этого этюда они зааплодировали. А Петр Наумович усмехнулся и сказал: «Ну и что теперь? Ты всю роль сыграла! А дальше что делать будем? Впереди еще два акта!» – Вам было интересно играть в его спектаклях даже такие маленькие роли, как Настасья Ивановна в «Театральном романе»? – Конечно. Петр Наумович сказал, что это – не роль, это волос в супе. А я решила: волос в супе, так волос в супе. Важно, кто этот суп сварил. Я очень люблю эту Настасью Ивановну Колдыбаеву, с упоением ее репетировала и до сих пор играю в «Театральном романе» в очередь с Наташей Курдюбовой. Трудно говорить об этом, но получилось так, что «Театральный роман» стал в жизни Фоменко финальным аккордом. – Как вы думаете, почему Римас Туминас в 2002 году предложил вам сыграть Анну Андреевну в «Ревизоре»? – Для меня это полная загадка. Тогда он не был художественным руководителем нашего театра: Михаил Александрович Ульянов просто пригласил его на постановку. Сначала Туминас хотел ставить «Жизнь Галилея». Мы собрались, прочли эту пьесу, и почему-то она навела на нас всех тоску. Мы загрустили и, когда Туминас на следующей репетиции сказал, что будет ставить «Ревизора», ужасно обрадовались. Не могу сказать, что мы сразу нашли общий язык. Только через семь лет, когда он стал художественным руководителем театра и начал репетировать с нами «Дядю Ваню», я стала понимать его систему координат. Как у всякого великого режиссера, у Римаса Владимировича свой особенный подход к работе с актером. Его режиссерский код надо уметь понять и расшифровать. – Критики писали, что пьеса Чехова в этом спектакле стала странной, гротескной. Вас это не смущало? – Нет, не смущало. Антон Павлович после провала «Чайки» с горечью писал: «Публика в искусстве любит больше всего то, что банально, что ей давно известно, к чему она привыкла». Думаю, что в нашем «Дяде Ване» нет ничего банального. – В постановках «Дяди Вани» других режиссеров Мария Васильевна гораздо старше и уже ничем не интересуется. – Актрисы, играющие эту роль, обычно погружают Марию Васильевну в прошлое. У нас все иначе: она – эмансипированная женщина, идет в ногу с бурным началом ХХ века, читает научные труды и литературные новинки, при этом воспринимает профессора не только как великого ученого, но и со всей пылкостью романтической страсти, как главного мужчину своей жизни. – К 90-летию Вахтанговского театра был поставлен спектакль «Пристань», где замечательные актеры театра играют фрагменты ролей, о которых мечтали. Почему вы выбрали именно Бабуленьку из «Игрока» Достоевского? – Для меня всегда очень важна литературная основа. Сыграть Достоевского – об этом можно только мечтать! Федор Михайлович сохраняет напряжение детективного сюжета, в его произведениях стремительный, заостренный ритм и очень яркие, совершенно необыкновенные характеры. Мне кажется, что Бабуленька – персонаж экстраординарный. И ее появление в нашем спектакле поставлено Туминасом очень дерзко: я вылетаю на сцену в инвалидной коляске, как на тачанке. А на голове у меня – папаха. Художник придумал для Бабуленьки высокую, многоярусную шапку из лисьего меха, я была в ней похожа на какую-то боярыню. А я взяла папаху, в которой Михаил Ульянов играл в «Конармии» комдива Гулевого, и воткнула в нее перо. Мне кажется, что у Достоевского могут быть такие резкие, отчаянные краски. Но самой замечательной была работа над «Евгением Онегиным». Я безумно люблю Пушкина и еще в студенческие годы мечтала: вот бы поставить «Евгения Онегина»! Об этом мечтали и мои однокурсники, и Андрюша Миронов, обожавший Пушкина. В новогоднюю ночь мы собирались у маленького памятника Александру Сергеевичу в Спасопесковском переулке, читали «Евгения Онегина», пили шампанское и мечтали. Туминас, конечно, заранее придумал все основные моменты спектакля, но у актеров, репетировавших «Евгения Онегина», возникла иллюзия, что мы сочиняем спектакль вместе. У всех было ощущение праздника, невероятного подъема духа! Как-то Туминас сказал: «Я хочу, чтобы на сцене был танцкласс». Я за это зацепилась, побежала в мастерские, там мне сшили черную балетную пачку, «жизельку», в которой я и теперь выхожу на сцену. И постепенно из этюдов стали прорастать образы. У моей героини очень много воплощений. Она и танцмейстер, и няня, и ангел смерти, и символ погибшей любви. Каждый выход продуман до мелочей, и ее очень интересно играть. – «Евгений Онегин» побывал во многих странах. Как принимает его публика за границей? – Необыкновенно. Куда бы мы ни приезжали с «Онегиным», он каждый раз вызывает бурю восторгов. Мы играли его на самых известных площадках – и в Лондоне, и в Париже, и в Нью-Йорке. И зрители всегда смот-рят как завороженные. – Рассказывают, что вы уговорили Някрошюса поставить с русскими актерами «Вишневый сад». – Ну это совсем не так. Действительно, после долгих сомнений и колебаний Някрошюс принял предложение Фонда Станиславского поставить «Вишневый сад» к 100-летию со дня написания пьесы. Естественно, нет такой актрисы, которая не мечтала бы о Раневской. Интересно, что Эймунтас увидел Раневскую совсем другими глазами. Видимо, слово «Париж» сбивает всех с толку. Но ведь Париж, он тоже разный. Ахматова пишет о Модильяни, что он жил как нищий. Вот и Раневская, про которую Аня говорит: «Она все продала, у нее ничего не осталось, ничего… Мама живет на пятом этаже, прихожу к ней, у нее какие-то французы, дамы, старый патер с книжкой, и накурено, неуютно. Мне вдруг стало жаль мамы…» Наверное, у Ани не возникло бы такого чувства, если бы Раневская жила в роскоши. В спектакле Някрошюса Раневская обречена: продажа вишневого сада ее убивает. Как говорил Эймунтас, никто никуда не уедет… – Что вы сейчас репетируете? – Я не люблю говорить о том, что репетирую сейчас. Лучше говорить о спектакле и о роли уже после премьеры. – Ваша мама, Мария Петровна, называла вас чувствительной девочкой. Что в вас осталось от этой девочки? – Какая-то излишняя восприимчивость. Сейчас от Подмосковья практически ничего не осталось: деревья вырублены, построены каменные джунгли. Казалось бы, что с этим можно сделать? Ничего. Но, когда я проезжаю мимо, у меня каждый раз сжимается сердце. Мне плохо, дурно, я просто физически страдаю, хотя понимаю, что это бессмысленно и бесполезно. – У вас репутация человека смелого, резкого и остроумного. Как получилось, что вы всю жизнь проработали в одном театре? – Вахтанговский театр – это мой дом. Я могу пойти куда-то играть, если мне это интересно. Я играла у Фоменко, у Някрошюса, у многих интересных режиссеров. Но дом есть дом. Отнять у меня театр Вахтангова – это все равно, что у Раневской отнять вишневый сад.
респект: https://vk.com/vahtangovteatr http://www.newizv.ru/culture/2015-10-19/229121-aktrisa-marina-esipenko.html «НИ» за 19 Октября 2015 г. / Культура «Артист и политика – вещи несовместимые» Актриса Марина Есипенко Виктория Иванова Сегодня в Доме актера состоится творческий вечер заслуженной артистки России, ведущей актрисы Театра Вахтангова Марины ЕСИПЕНКО, которая в июле отметила юбилей. О том, в чем счастье женщины и зачем деятели культуры идут в политику, именинница рассказала «НИ». – Марина, с какими мыслями подошли к юбилею? – С разными. Честно говоря, эта цифра со мной совершенно не сочетается. Это как-то странно и… смешно. Хотя у меня есть приятельницы, которым по 70, которые говорят, что им 35. Ну, а мне где-то 30 (смеется). – Как отметили ваш юбилей в театре? – В театре в это время был отпуск. Я вообще из тех, кто всю жизнь немножечко страдает из-за того, что день рождения летом. Особенно это заметно в детском возрасте, когда ты не можешь прийти в школу в день рождения, угостить всех конфетами, и чтобы тебя поздравляли всем классом. Но 19 октября в Доме актера будет мой первый творческий вечер. Надеюсь, что он пройдет с участием Олега Митяева (муж Марины Есипенко. – «НИ»), артистов театра, которых я очень люблю – Василия Ланового, Юлии Рутберг, Марии Ароновой, Юлии Борисовой, Людмилы Максаковой и других. Режиссер вечера – Владимир Иванов, а сценарий написал Сергей Плотов. – Вы всю жизнь посвятили только одному театру – Театру Вахтангова. Неужели никогда не было мысли сменить место службы? – У меня были приглашения в другие театры, но мысли категорически оставить Театр Вахтангова никогда в голову не приходили. У меня достаточно большой послужной список, 25 главных ролей. Я работала с такими режиссерами, как Петр Фоменко, Владимир Мирзоев, Римас Туминас, Григорий Дитятковский, и многими другими. Это такое счастье! Меня всегда любили и уважали в театре. А когда берегут, уважают и любят, уходить не хочется. – О вашей карьере говорят как об истории Золушки. Вы с этим согласны? – Как на это посмотреть. Если говорить о том, что приехала девочка из провинции, поступила в Щукинское училище и стала одной из ведущих артисток Театра Вахтангова, таких золушек очень много (смеется). Так что в какой-то степени – да. Но ведь у Золушки какая была судьба – в нее влюбился принц, а дальше Золушка отдыхала. А я всю жизнь добивалась всего сама, без каких-либо покровителей и принцев. – Сейчас вы довольны своим положением в театре? Пока многие артисты выстраиваются в очередь к Римасу Туминасу, вам уже удалось с ним поработать. – Конечно, каждый артист хочет поработать с Туминасом. Мне это уже удалось дважды, и хотелось бы еще. Он – очень большой мастер, прекрасный, талантливейший режиссер и очень интересный человек. Но есть и такой момент, который происходит в биографии любой актрисы: не секрет, что драматурги в основном писали и пишут для молодых. И это нормально. Но когда ты переходишь в другую возрастную категорию, драматургии, как мне кажется, для тебя становится все меньше. Если раньше я играла принцесс, начиная с принцессы Турандот, то сейчас я играю королев – матерей принцев и принцесс. Так устроена наша жизнь: для молодых работы больше. Хотя многое зависит от трактовки. Недавно Владимир Мирзоев мне сказал, что он хочет поставить «Ромео и Джульетту», но – с артистами за 50. Это может быть очень интересно. Конечно, хотелось бы быть востребованной в театре больше, но я как-то убедила себя, что надо радоваться тому, что есть. Значит, больше времени буду уделять семье, кино, озвучанию. – Но премьера у вас в новом сезоне будет? – Да. Хотя я человек суеверный и боюсь сглазить. Но мы уже начали репетировать достаточно известную пьесу американского автора. Могу сказать одно – там участвуют пять артистов: Юлия Рутберг, Ольга Чиповская, Елена Сотникова, Юрий Красков и я. И, надеюсь, в конце ноября что-то на эту тему у нас случится. – Что вы думаете о том, что в последнее время деятели культуры часто идут в политику?.. – Мы все граждане своего государства, вне зависимости от профессии. Но, на мой взгляд, артист, особенно популярный, в ответе за умы и эмоции нашей многомиллионной страны. Надо быть очень осторожным, потому что отчасти мы можем влиять на мнение людей. Лично я всегда была вне политики, и, даст бог, ничто меня не заставит идти по этой дороге, хотя в жизни бывает всякое. Мне кажется, что артист и политика – вещи несовместимые. И если артист идет в политику, видимо, он перестал реализовываться в своей профессии и ищет эту реализацию в другой. Политика – такой же наркотик, как и театр. И если у кого-то получается идти по этой стезе и поставлены благие цели помочь своему народу, хотя почти всегда это заканчивается печально, – это одно. Но если во главу угла ставятся цели обогатиться самому... Честно говоря, я не очень верю, что в политике могут быть честные отношения. Чаще всего человек вынужден подстраиваться, прогибаться, чтобы подняться по карьерной лестнице. А когда поднимется, начинает мстить за то, что ему когда-то приходилось перед кем-то унижаться и идти на компромисс. Все это – служение. Я же хочу служить только прекрасному. – Тогда давайте вернемся к прекрасному. Каково это – быть женой известного музыканта? – «Как здорово...»! Конкретно этого музыканта, автора и исполнителя своих песен Олега Митяева – прекрасно, у меня самый лучший муж на свете, мне очень повезло (смеется). – А творческих споров не возникает? – Все-таки мы работаем в разных направлениях. Он – бард, и если бы я тоже была бардом, то не знаю, как бы себя чувствовала. Олег прекрасно понимает, что требует от меня моя профессия, я прекрасно знаю, что требует от него его. Мы понимаем друг друга, и это замечательно. И потом, я – самая большая его поклонница (смеется). Бывают, конечно, какие-то творческие споры. Он мне может сказать что-то про спектакль, но очень мягко. Мне его мнение очень важно. Я бываю гораздо резче. А поскольку часто являюсь самым первым слушателем, то могу что-то осторожно посоветовать. Но все равно поэты, на которых снисходит озарение, которое они потом воспроизводят на бумаге, – для меня это что-то запредельное, непонятное и необъяснимое. Поэтому он всегда все делает по-своему, и вмешиваться в этот процесс – не дай бог. – Но диск с его песнями вы все-таки записали… – Да, это была долгая работа, практически три года мы к нему подбирались, и в этом году диск «В Александровском саду» вышел. Я записала 15 песен, две из них – как раз для фильма «Александровский сад», в котором я снималась. Это замечательно, что Олег иногда пишет для кино.
респект: http://tv.m24.ru/videos/84101 23.09.2015 "Интервью": Алексей Гуськов – о новом фильме "Пингвин нашего времени" 19 ноября в российский прокат выходит фильм немецкого режиссера Штефана Кромера "Пингвин нашего времени". Одну из главных ролей в картине сыграл Алексей Гуськов. О том, как в одном фильме можно смешать комедию и триллер, актер рассказал в интервью видео
полная версия страницы